Собрание сочинений в 15 томах. Том первый. Анатолий Никифорович Санжаровский

это ты липу сгонял. А где ж спал?

      – Где… С рассветом добирались до города, я провожал её к её подъезду, а там вприскок летел – это было ближе общежития – к себе на посудину, старую и полурассохшуюся, некогда знавшую и заморские столицы, и индейские фиквамы,[25] и ветры всех широт.

      Забирался в капитанскую каюту и спал, покуда не проявлялся народ.

      Спал я будко.

      При первых посторонних звуках вскакивал бодрый, свежий, готовый к труду и обороне от шпилек, что сыпались на новичка-неумёху со всех ветров.

      Сцепив зубы, со злостью и рьяностью делал молча всё подряд, что мне ни вели; не прохлаждался, не гонял я чичеров – надсаживался, гнал глаза на лоб, а делал, и делал грех жаловаться.

      Вчера вот к вечеру лопатил в охотку палубу. Подходит старшой. Туда глазом, сюда глазом. Наблюдает.

      Я на него ноль эмоций, будто его и нету. Думаю, сейчас ещё понукать начнёт, скорей, скорей, мол, давай. Я уже ответ на такой случай держу: "Скорей сгорел, один постой остался".

      Только он ничего, выставил пузо, хоть блох колоти, молча лыбится. Смотрю, возлагает мне руку на плечо.

      Я остановился.

      – Сердито, хлопче, ломаешь горб. Молодчага! – и тычет за спину кулак зубоскалам из рубки: всё задирались они ко мне. Там тех чертей семь четвертей, у этих в зубах не застрянет.

      – Сердит ёж, – отвечают со смехом, и смеются уже так, без зла совсем; чувствую, не прочь признать за своего.

      Николаха на попятки не ходит. Всё, свои корабли сожжены, теперь дело свято… Э-э, да дай Вязанке только за нитку ухватиться – до клубка сам доберётся. Дай только на тропку ширью в ладошку выбраться – на большаке вознепременно будет!!!

      Я совсем не узнаю Вязанку. Никогда не видал таким: весь светится радостью.

      – Ты чё сияешь, как начищенный пятак? – спрашиваю. – Залетела сорока в высокие хоромы, не знает, где и сесть?

      – А вот теперь, Гриша, знаю! – Вязанка выставил указательный палец. – Наверное знаю! Оттрубил часы свои вчерашние да и с колокольни вон. Пена с меня хлопьями, а я знай сыплю. Быстрей, быстрей к Танику-титанику!

      Сели на краешек поливухи, ноги у самой воды.

      Таня (она в моём пиджаке внапашку) то да сё да и поднеси к глазам воображаемый бинокль.

      – Да наша поливуха преотличный наблюдательный пост.

      – И что ты там видишь?

      – Восьмипалубный корабль. На капитанском мостике – ты!

      – Ого, как подскочили мои акции. Уже капитан! А тут хотя бы в мореходку поступить.

      – Ка-ак?

      – Да как все. На общих основаниях.

      В одно слово, дал Вязанка трещину. Самому ж себе в карман наплевал.

      Как на духу выложил всю подноготную про себя, кто я да что я, наплёл чего лишку…

      Ах, мать твоя тётенька, что за человечина эта Таня! Не могу плести ей, что попало как раньше. Раньше я жил чужой жизнью – книжками да кино. А выполз на свою в жизни уличку, на свой свет… Вижу, пустой я, как стекло. Вижу, не то из книжек я брал, не на те картины по десять раз срывался с уроков.

      Так что же тогда то? Первая вот такая из девчонок, заставила

25

Фик вам (шутл.) – вигвам.