Собрание сочинений в 15 томах. Том первый. Анатолий Никифорович Санжаровский

Первый вот на Чёрном море, славен корабельщиками.

      – Николаев? Так ты Николай?

      Вязанка почтительно склонил голову набок, подумал. Выдерживая паузу, с благоговением добавил:

      – А Никополь? А Николаевск-на-Амуре? А японский Никко? А средиземноморский Никосия? А Вязники?.. Вишь, сколько!.. Кончил у себя в Николаеве мореходку, прибыл по распределению. Ничего против не имеете?

      – Кроме одного. А что ж в гражданке тогда?

      – Э-э… У форменки сегодня отгул за прогул. Выходной!

      – Надеюсь, в ней-то увижу ещё?

      – Само собой! – поклялся Вязанка, наступив мне под столом на ногу. Знай наших, пузогрей!

      Этого ему показалось мало. Кивнул на меня:

      – А это… Братец мой, ангелочек. У него тут вот, под пиджачком, – его рука скобкой легла мне на плечи, – крылышки…

      Это уже слишком!

      Что было мочи пнул я его коленкой в коленку.

      Усмехнулся он через силу:

      – Приехал посмотреть на Батум. Любопытный…

      Я сидел, как на шиле, пристально смотрел в тарелку, будто собирался пробить её взглядом.

      Но как бы там ни было, а я не мог не видеть и того, как она бедром задела его за локоть, как он с рассудительным крестьянским спокойствием положил хлеб на стол, слегка занёс свободную руку погладить её раздольную спину; видел, как она, не подпуская и отводя от себя ту руку, – отводила она тяжело, будто рука была свинцовая, – сжала-таки на миг какой, не снесла искушения и тут же отбросила, словно гадюку.

      – Тань! А Тань! Гайдовская! – позвали из бамбуковой двери. – Тя к телефону!

      Хлопотунья наша, ступая вразлёт, заторопилась на голос.

      Вязанка переломился через стол.

      – Эй ты, замученный совестью смиренник, – прошипел Никола, – надо выходить из бамбукового положения. Гони валюту в общий котёл. А подать сюда твой рваный!

      Я отдал.

      Минут через пять наши рубли, тщательно разглаженные, – у Тани, я заметил, была привычка всё расправлять, – выглядывали у неё из накладного карманчика.

      Но Таня не уходила, в замешательстве поглядывала то на меня, то на Вязанку.

      – Сдачи не надо! – свеликодушничал Никола.

      – Вообще-то… Вы ещё должны…

      – Тем лучше! – обрадовался Никола. – К закрытию, Танёка, принесу. Без завихрений. Слово тимуровца!

      – На первый раз поверю.

      12

      Сидит сам на рогожке,

      а размечтался о ковре.

      После стола потопали мы в мореходку.

      Плелись медленно. Как мураши в тесте ворочались.

      Было солнечно, тепло. Пожалуй, больше таки грел крепкий завтрак, а не солнце.

      – Слушай, – прорвало меня, – ну на что было брать такое всё дорогое? По стакану чаю и – хватило б… Какого огня швырнул весь наш капиталище? Ещё лыбится… Рад, конечно, дело сделал. Как же, надел на козу хомут… У нас денег теперь ни копья! На обед что?

      – Плакаты. Высококалорийными красками писаны… Так как, хиляк, видал, как говорил мужчина большой руки? А? – посмотрел Вязанка сверху вниз. – Так-то с ними, с хризопелиями!

      – Ка-ак?

      – Сам