Собрание сочинений в 15 томах. Том первый. Анатолий Никифорович Санжаровский

тут его поделаешь? Раз тупо сковано – не наточишь.

      Одним бычьим упрямством справного аттестата не взять. Тогда уж лучше в мореходку, покуда не вышли роскошные года мои.

      А и там, конечно, не мёд ложкой, так зато там у меня козырь вон какой: я при месте, при главном при месте своём.

      На мореходку меня хватит. Подналягу, упрусь, никуда не денусь. Кончу!

      И где? В самом Батуме!

      В этом для меня было всё.

      2

      Ретивое сердце живёт без покоя.

      С Вязанкой, с этим припаянным Николкой, мы жили тогда в соседях в безымянном посёлушке в одну улочку.

      К нам на пятый район чайного совхоза Вязанки приехали из Одессы года так за три до описываемых событий.

      От Николы (мы ходили в один класс) я узнал, что его отец, старый матрос, нажил какую-то страшную морскую болезнь. Отца списали на берег. Отец возненавидел и море, и Одессу, отчего и затёрся по вербовке к нам в глушь, в горы.

      Перед отъездом отец велел матери отнести в букинистический магазин всю свою морскую библиотеку. Но мать… тайком упаковала её в багаж.

      Держали книжки на новом месте подальше от отцовских глаз, на чердаке в картонных ящиках.

      Всякий раз после уроков, когда не было дома отца, мы с Николой забирались читать "запрещённую литературу", пьяняще-сладкая власть которой день ото дня росла над нами.

      Каждое утро мы вышагивали по восемь километров в сам Махарадзе, по-кавказски весёлый районный городишко, весь какой-то всегда празднично нарядный и ликующий.

      В том местечке на взгорке у болтливого притока речонки Бжужи сиротливо печалилась наша барачная русская школушка.

      В девятом мы за одной партой сидели с Николой.

      Никола выделялся, пожалуй, даже блистал какой-то диковинной усидчивостью и основательностью, в благодарность чему он в классах трёх, мало – в двух чистосердечно канителился по два года сполна.

      А возьми так, по-за школой, парень вовсе и непромах. У этого в зубах не застрянет!

      Ну пускай звёзд с неба не брал, ну опять же пороху не выдумывал, а вместе с тем был невесть какой вёрткий, ходовой, хваткий да вдобавку – по мне, это уже и ни к чему совсем – да вдобавку был ещё на руку под случай мелкий плут.

      Когда Вязанку-старшего спрашивали, почему за такое мало отделывал сынка, спроста отвечал:

      «А! Больше не сто́ит».

      Так вот, заикнулся я было Николе про море…

      Чудо я гороховое! Да он мне сам ещё прошлым летом, как восьминарию закончили, смехом говорил про мореходку, а я взаправду и не прими. Ну какое же серьёзное дело замешивается под хаханьки?

      А то была всего лишь маска. Мол, не примет намёка – со смеха взятки гладки. Теперь же, на поверку, вижу, у него та же хворь, только он молчал всё, знай не терял, не шелушил понапрасну досужих толков про своё про заветное.

      Глянул на мои слова Вязанка этаким орлом раз, глянул два, а там махом сгреби с парты все причиндалы наши в сумку к себе и толк, толк это меня локтиной в бок, шлёт глазами к двери.

      – Хватит