Собрание сочинений в 15 томах. Том первый. Анатолий Никифорович Санжаровский

последняя правка.

      Естественно, все произведения, включённые в однотомник «Избранное» (Москва, 2010 год, 746 страниц), были существенно доработаны.

      На примере этого однотомника о достоинствах моей прозы писала и «Литературная газета» на полосе ЧИТАБЕЛЬНО! ЛГ» («Литгазета», №№ 11–12 от 30 марта – 5 апреля 2011, страница 7). Речь о рецензии Алекса Громова «Любовь превыше всего». Как информировала «Литературка» на первой странице 26 апреля 2011 года, «гриф «Читабельно!» ставился только на книги, противостоящие рыночной стихии, защищающие честь и достоинство русской и мировой литературы».

      Вот эта рецензия.

      С однотомником «Избранное» я вошёл в лонг-листы Бунинской премии (2011) и международной премии Достоевского (2017). С романом «Оренбургский платок» вошёл в 2012–2013 годах в лонг-листы литературных премий: «Ясная Поляна», «Золотой Дельвиг», «Премия Белкина», Бунинской. Награждён дипломом Международного литературного конкурса «Белая скрижаль – 2011».

      В восьмом номере московского журнала «Подвиг» за 2010 год была опубликована моя грузинская поэма «Кавказушка» (первоначальное название «Генацвалечка»). С нею я стал лауреатом Всероссийской литературно-художественной премии «Золотой венец Победы» за 2011 год. (Москва).

      В 2008 году мои повести «Оренбургский платок», «Жених и невеста», «В Батум, к отцу» и роман «Сибирская роза» ЛитРес разместил в интернете в разделе «Классическая проза».

      С прошлого года мою прозу стали переводить на иностранные языки. Уже перевели на болгарский, хинди…

      Но самое дорогое моё творение – сын Григорий.

      Он долго не начинал говорить.

      Или всё раздумывал, с чего начать?

      Из-под стекла на его обеденном столике всегда сверкала алмазами нарядная разрезная азбука Мурмана Чанишвили.

      Это мой школьный приятель из грузинского местечка Насакирали под Озургетами.

      Мурман был подчёркнуто вежливо-скромен в учёбе. Звёзды с неба не собирал в мешок. Вечно бегал с ширинкой, завазюканной красками. На уроках у нас шли то русский, то математика, то биология.

      А у Мурмана плясал один вечный радостный урок.

      Святая рисовалка!

      Он не слышал, что говорил учитель, что говорили ученики. Знай рисовал. И так темпераментно, что раз за разом, огорчаясь неудачному мазку по вечному холсту, в досаде хватался за ширинку, забыв отложить в сторону кисть. Вот он и был весь разукрашен ниже пояса, как павлин.

      Отпетый был двоечник.

      А на-поди какую праздничную азбуку ухитрил!

      Загляденье! Пузырика не оторвать!

      Кормишь и между делом показываешь ему буквы.

      Отломышек мой ел и попутно учился.

      Учился и попутно ел.

      Комплексные были обеды!

      Однажды посреди обеда он твёрдо поставил столбиком указательный пальчик на А. Будто директиву какую государственную сверху спустил.

      – А! – доложил важно. И передвинул пальчик по азбуке на разрезанный красный арбуз.

      И