Непобежденные. Владислав Бахревский

тебя бы вместо Калинина.

      – Пусть сидит себе на своем месте. Калинин многие церкви спас. Взорвали бы! А он заступился. Теперь, в час недобрый, есть где Богу помолиться.

      – Бабушка, а ты самая настоящая верующая?

      Евдокия Андреевна глянула на внука без укора, но строго:

      – Потому и бежим из Людинова, что отшатнулись от веры. Господь, наказывая, половину России отдаст врагу на поругание. Божие вразумление, как пришествие всадника на белом коне, который забирает мир с земли. Дан ему большой меч, а нынче у всех людей в руках мечи, чтоб убивали друг друга.

      Алеша вскочил, подошел к иконам.

      – Бабушка! Ну что ты говоришь? Мы ведь дружили с немцами, а они вероломно, без объявления…

      – Свою совесть надо держать в чистоте. Тогда, как бы тебя ни предали, останешься в правде. Тебе будет дана победа.

      – Бабушка, мы возьмем икону?

      – Лоб перекрести и бери. Какую возьмешь, та и будет судьбой.

      Взял Иерусалимскую икону Божией Матери.

      – Это из Манинского хутора, из Иерусалимской пустыньки. Мне иконку матушка Харита подарила… В тюрьме сидит. Слава Богу, хоть от войны далеко.

* * *

      В Людинове ключ лежал под ковриком.

      На столе, в большой комнате, листок бумаги:

      «Алеша, я договорился. Можно уехать на машине. Сходи на завод, но иди сразу с бабушкой. Поезда движутся медленно. Вы нас догоните. Деньги в книжном шкафу».

      Открыл толстый том Горького. Деньги немалые. На дорогу хватит.

      – Интересно, какие деньги у немцев?

      Бабушка опустилась на диван:

      – Алеша, я никуда больше не побегу.

      И – грохот. Мощный.

      Дом трясануло.

      – Бомбят? – спросила бабушка.

      – Может, в подпол спрятаться?

      – Там темно. Придавит, намучаешься.

      – Ладно, – сказал Алеша. – Ладно.

      Еще бы миг, и жизнь ждала иная…

      Полуторка – самая ласковая машина на белом свете. Кабина кепочкой, кузов как раз для богатств советского человека. Невелик кузовок, но везет полуторка с песенкой.

      Зарецкие грузили добро. Ближе к кабине – мешок с мукой да куль из рогожи с мешочками крупы, сахара, соли.

      Подняли, поставили матушкин сундук, к сундуку Ниночкин чемодан. В чемодане два платья, два сарафана, юбка, комбинация и прочее девичье.

      В батюшкином чемодане иконы, облачение, книги.

      Отец Викторин поглядел-поглядел на свои картины:

      – Незачем немцев тешить!

      Снял со стен, поставил к порогу, где ждали погрузки гитара и скрипка. Для них место в кабине.

      Женщины складывали в деревянный ящик кухонную посуду. А ведь еще кочерги, рогачи! Господи, топор не забыть! А пилу-то! А гвозди!

      Без чугунов, без кастрюль, без топора и пилы в чужих людях – намаешься.

      Отец Викторин забрался в кузов принимать тяжеленный ящик.

      И тут к машине подошел человек в штатском, но в полувоенной фуражке:

      – Виктор