Инсургент. Вероника Рот

здесь, – холодно отвечает Тобиас.

      – Повезло? – хмыкает Эдвард. – Ага, с одним глазом остаться и все прочее.

      – Припоминаю, ходили слухи о том, что ты сам спровоцировал нападение, – говорит Тобиас.

      – О чем ты? – возражаю я. – Он был лучшим, вот и все, а Питер ему завидовал, и просто…

      Я замечаю на лице Эдварда кривую усмешку и замолкаю. Возможно, я не в курсе всех фактов.

      – Был один случай, – продолжает Эдвард. – Питер не победил. Но это не оправдывает удара в глаз ножом для масла.

      – Тут спорить не о чем, – говорит Тобиас. – Если тебе от этого легче будет, знай, его ранили в руку во время симуляционной атаки, в упор.

      Разговор явно доставляет Эдварду удовольствие, его ухмылка становится еще шире.

      – И кто это сделал? – спрашивает он. – Ты?

      – Трис, – качая головой, отвечает Тобиас.

      – Молодец, – говорит Эдвард.

      Я киваю, но мне не слишком-то приятно получать поздравления за такое.

      Ну, не настолько неприятно, в конце концов, это же был Питер.

      Я смотрю на огонь, пожирающий куски дерева. Языки пламени колеблются и движутся, как и мои мысли. Я вспоминаю, что ни разу не видела пожилых лихачей. Мой отец не мог подняться по тропам Ямы, потому что был слишком стар. Я осознаю больше, чем хотелось бы.

      – Насколько хорошо ты знаешь текущую ситуацию? – спрашивает Эдварда Тобиас. – Все ли лихачи переметнулись к эрудитам? Что делают правдолюбы?

      – Лихачи разделились примерно пополам, – отвечает Эдвард, продолжая жевать. – Часть – в районе Эрудиции, другая – у правдолюбов. Те из альтруистов, что выжили, – с нами. Больше пока ничего не произошло. Кроме того, что, как понимаю, случилось с вами.

      Тобиас кивает. Я чувствую облегчение от того, что по крайней мере половина лихачей не стала предателями.

      Ем ложку за ложкой, пока мой желудок не наполняется. Потом Тобиас отыскивает нам тюфяки и одеяла, и мы укладываемся, найдя свободное место. Когда он наклоняется, чтобы развязать ботинки, я вижу на его пояснице татуировку с символом Товарищества. Ветви изгибаются по обе стороны позвоночника. Когда он выпрямляется, я перешагиваю через одеяла и обнимаю его за талию, поглаживая татуировку пальцами.

      Тобиас закрывает глаза. Надеясь, что неверный свет огня дает нам достаточно уединения, я провожу руками по его спине, касаясь каждой из татуировок. Представляю себе глаз, символ Эрудиции, наклоненные весы Правдолюбия, сложенные руки Альтруизма и огненные языки Лихачества. Другой рукой нахожу вытатуированное пламя у него на груди. Он тяжело дышит, я чувствую это щекой.

      – Хорошо было бы нам остаться наедине, – мечтательно говорит он.

      – И я этого хочу, – отвечаю я.

      Под шум разговоров я постепенно проваливаюсь в сон. Сейчас мне легче заснуть, если вокруг есть какой-нибудь шум. Я могу сосредоточиться на звуках, и отвлечься от мыслей, которые заполняют мою голову в тишине. Возня вокруг – спасение для осиротевших и виноватых.

      Я просыпаюсь, когда от огня остаются едва светящиеся угли.