Рандеву. Борис Ильичев

был напрасен, кончена игра…»

      Дар был напрасен, кончена игра…

      Чужой пример нас ничему не учит.

      Осталась Лоту соль библейского столба,

      Теперь кифара боль его озвучит.

      Он солью со столба посыплет раны,

      последний раз посмотрит на рассвет,

      потом обмоет их водою Праны

      и нам накажет соблюдать завет.

      «Прошли года с тех пор (точнее, пара лет)…»

      Прошли года с тех пор (точнее, пара лет)

      И, расщепляя время, словно призма,

      я вижу в радуге событий серый цвет,

      и он не вызывает оптимизма…

      «Да брось ты, дед!» – мне внучка говорит:

      она живёт Весной (подобие арабской) —

      «Мы скоро победим! – в глазах огонь горит, —

      покончим навсегда мы с жизнью рабской!»

      – Покончите? – ну-ну – успеха вам, друзья —

      я тоже пил задор из этого «флакона».

      – Весной кипела кровь и юные князья

      на Россинантах мчались в бой – убить дракона.

      Убить? – и вот уже убит дракон,

      но он воскреснет в новом Ланселоте…

      мы жаждем каждый раз поставить всё на кон…

      ну, что ж – до встречи с Бургомистром на Болоте1.

      «Предзимья колкое дыханье из наших неуютных мест…»

      Предзимья колкое дыханье из наших неуютных мест,

      где насморк, слёзы и чиханье, влечёт упорно на зюйд-вест

      звёзд полусвета, анонимов, друзей, приятелей, подруг,

      а домосед несуетливый, проснувшись, обнаружит вдруг

      локальный вакуум в общеньи, заполненном ещё вчера

      любителями музы странствий… и вот пустые вечера…

      Узрел бы смысл А. Эйнштейн в их ежегодном постоянстве —

      желаньем время изменить перемещением в пространстве?

      2

      Мой друг! Могу ли так назвать тебя я – Бог весть…

      Всего лишь день прошёл, но сдули тобой оказанную честь

      ветра осенние, попутно лишив октябрьской красы:

      листвы и красок увяданья леса «центральной полосы».

      Унынье. Плакальщица осень, забыв все прочие дела,

      уже готовит к обмыванью деревьев голые тела.

      И соблюдая ритуалы «преамбулой» для зимних стуж,

      из серой мути мелко сеет вторые сутки скорбный душ.

      Горит ночник. Роятся мысли, спеша, как бабочки на свет,

      и думы мрачные повисли, как призраки былых примет:

      коль «было поздно в наших душах», а полночь пела, и т. д.,

      что коль часы твои отстали (иль встали) – значит, быть беде.

      Архив приязни. Десять писем, что электронный вихрь занёс —

      случайно (?) в мой почтовый сервер, хранящий их, как верный пёс.

      Их не засушишь, как гербарий, в них невербальных нет следов,

      надежд печальный колумбарий вдовцов, любовников и вдов.

      Но полно, небеса иные теперь простёрты над тобой.

      Белеет парус в море синем, как бы суля тебе покой,

      но, что-то вспомнив, ты застынешь и (может быть) сглотнёшь комок.

      Тот

1

Болотная площадь в Москве.