Целестина. Александр Накул

вашего языка не знаю.

      – Я о том, что рано или поздно тебя увидят. И хорошенько отшлёпают!

      – А я о том, что принесла вам вот это.

      Целестина разбиралась в Каббале недостаточно, чтобы узнать, что именно в бутылочке. Но судя по тому, как подскочил раввин, как долго он просматривал её на свет, и как он побежал куда-то в недра синагоги и загремел там чем-то железным – бутылочка значила побольше, чем искусство прыгать на высоту второго этажа.

      Наконец, раввин Хацкел вернулся. Его фиолетовая шапочка сбилась набок, в бороде запутался клок паутины, а в чёрных глазах плясали искорки безумия.

      – Вот оно – то, чего не хватало. А вот это можешь отдать бабушке.

      Только теперь Целестина заметила, что в руках у Соловейчика – светлый мешочек, в каких продают семечки.

      Она взяла мешочек, потрясла его, принюхалась. Но не рискнула развязывать и просто спросила:

      – Что это?

      – Ничего серьёзного. Просто красная земля. Остатки.

      – Это удобрение?

      – Это намёк. Она поймёт.

      – С помощью этой земли можно летать ещё выше?

      – Нет. Это просто краснозём, очень хороший. Но в каком-то смысле мы все из него сделаны… Скажи, твоя бабушка – она пока не говорила про книгу “Эвен А-Штия”?

      – Нет.

      – Плохо, очень плохо. Спроси у бабушки, спроси ещё раз. Если получится отыскать эту книгу, всё остальное больше не будет ничего значить… но я всё равно не верю, что её смогут найти.

      Целестина помолчала, а потом спросила:

      – А всё же – нет ли способа убрать эту лужу под окнами?

      – Сейчас не время для того, чтобы искушать мироздание ради одной лужи.

      – Но ведь лужу можно убрать и без помощи каббалы!

      – Сейчас есть дела поважнее. Пока ушли немцы, надо успеть, надо всё успеть,– раввин всё никак не мог сесть, крутился на одном месте и шарил руками, словно не мог понять, что именно ему нужно,– Да, пока вот что передай бабушке. Возчик Янкиэль Седельник. Знаешь его? Он живёт на Белостокской.

      – Не знаю.

      – Прости, я слишком забываю, что вы нас, евреев, не различаете.

      – И я, и бабушка различаем важных людей и неважных,– ответила Целестина,– Если человек важные, как пан раввин или бабушка – нам всё равно, кто его предки. А если человек неважный, как быдло какое-то – то нам тем более всё равно, кто его предки. Так что там с этим возчиком Седельником?

      – Не важно. Он вообще похоронами в основном занимается. Просто передай бабушке, что я был вынужден перевезти то, что мы делаем. Товар спрятан достаточно далеко, чтобы никто не нашёл, и достаточно близко, чтобы мы могли проверять. А там – посмотрим. Запомнила?

      – Вот и хорошо,– раввин улыбался,– Юная пани может идти. Но – умоляю! – не через окно!

      – А как же мне выйти?

      – Через главную лестницу и ворота. Как и положено порядочной гимназистке.

      – Я думаю, людей внизу будут удивлены.

      – Я думаю, людей внизу волнует, когда откроют выезд в Палестину.

      – Я думаю, будет