Дело пропавшей балерины. Александр Красовицкий

Это был Назимов.

      Следователь отставил чашку, пронзил его взглядом.

      – Да, Сергей Назимов. Приходил за картиной. За «Верой», – развел руками художник. – Не вижу смысла скрывать это от вас.

      Тарас Адамович внимательно следил за его движениями. Щербак медленно поставил чашку на столик, поднялся, подошел к этажерке, развернул одну из картин, стоявшую у стенки. На картине была изображена балерина. Тарас Адамович не знал, как называются балетные позы и па, вероятно, и для движения, остановленного во времени художником на полотне, существовало какое-то название. Балерина замерла, сложа руки куполом над головой. Хрупкая, прекрасная и неуловимо знакомая. Потом он понял – в чертах Веры Томашевич угадывалась внешность ее сестры.

      – Хорошая, – похвалил бывший следователь картину.

      – Назимов хотел ее купить.

      – Не сошлись в цене?

      – Вроде того, – художник грустно улыбнулся. – Он считает, что ее можно купить, для меня же она – бесценна.

      – Он не говорил, зачем ему понадобилась эта картина?

      – Нет. Мы вообще не очень долго говорили. Цицероном его не назовешь, – он еще раз приложил полотенце к глазу, скривился. Тарас Адамович глотнул чаю. Дивный вкус, невероятный аромат.

      – Кстати, если желаете, то можете спросить у него лично, зачем ему понадобилась картина – он оставил свой адрес. – Щербак небрежно взял с этажерки журнал, на обложке которого размашистым почерком чернело «Тарасовская, 6, кв. 10».

      Тарас Адамович аккуратно вписал адрес в свою записную книжку.

      – На тот случай, если я вдруг передумаю с «Верой», – объяснил Щербак, хотя следователь и не требовал объяснений.

      Гость художника допил чай, грустно посмотрел на цветок, устало свернувшийся на донышке чашки. Теперь он не восхищал красотой, как давеча, когда вынырнул из-под воды в маленьком фаянсовом озерце. Тарас Адамович осторожно поставил чашку на столик и спросил:

      – А зачем вы писали картину?

      – То есть?

      – Если не собирались ее продавать. Разве художники не для этого пишут картины?

      Щербак задумался, откинулся в кресле, убрал волосы со лба.

      – Не могу сказать. Писал, потому что… хотелось видеть ее такой. Понимаете, Вера все чаще пробовала танцевальные… эксперименты. Классика балета – танец на пуантах. Но Вера… она говорила, что танец босиком – это новое рождение балета.

      – Вы так не считаете?

      – Это вульгарно, – он грустно улыбнулся, – и подобает нетрезвым художникам, покинутым в пустых квартирах или мастерских. А вовсе не балеринам…

      Тарас Адамович не слишком сочувственным тоном прервал его:

      – Кстати, о нетрезвых художниках – у меня есть билеты на вечернюю программу в Интимном театре.

      Щербак остановился у окна, надкусил яблоко.

      – Не ходите, Тарас Адамович, это шаблонный театр миниатюр.

      – Я иду туда не ради эстетического наслаждения, – ответил следователь, – а в интересах расследования. Составите мне компанию?

      Щербак