Выхода нет. Аня Архипова

ступеням поднялась на второй и остановилась у двери. Цифры из золота блестели под закатным солнцем, которое заглянуло в подъездное окно. В квартире номер семнадцать было шумно. Ключи сжала в ладонь и не решалась войти – страх как будто обесточил меня, как айфон перед самым важным звонком за день. За красной обивкой что-то крикнул папа басом, мама подхватила смехом, по телевизору кричал Андрей Малахов, а в кухне шумела вода. Кухня была вот-вот за дверью, сразу же. Решилась. Вставила большой ключ в нижний замок – два поворота против часовой стрелки, щелк, – и дверь открылась. В нос сразу же ударил запах жареной картошки с чесноком.

      – Машка, ты? – крикнул папа из кухни.

      А я пыталась задержать воздух в легких, чтобы не сорваться.

      – Слушай, Маш, а кто этот третий с Биланом выступает?

      Звук динамика увеличился, начались вечерние новости. Я как-то пережила этот день, как-то смирилась, что он идет, но как поверить, что человек, которого нет уже четыре года, сидит за стеной, разделяющей кухню и прихожую, и не знает, что больше всего на свете я боюсь войти к нему и понять, что его нет? Увидеть, что никого нет в этой комнате, что всё это очередные фокусы моего подсознания. Я бы не пережила, если быть честной.

      Осторожно, почти не дыша, прошла в освещенную желтым светом кухню и увидела дом. Дом, а не стены. Дом из папы, мамы и меня.

      – Ну вот этот кто? – вонзал вилку в артистов на расстоянии.

      – Это?

      – Ну вот кто это? – не унимался.

      – Пап, это композитор.

      Встала в дверном проеме и двигаться не могла, как замерла. Слово «папа», не произносимое четыре года, снова обрело смысл на губах.

      – А где он его нашел? – подключилась мама, не отвлекаясь от готовки, спиной стояла.

      – В Венгрии вроде бы.

      – Ну и что, победит он, думаешь? – обернулся и посмотрел на меня настоящий, живой мой папка.

      – Победит, пап.

      Слезы спрятались за веками, обжигая тонкую кожу.

      – Машка, ты чего? – спрыгнул со стула. – Что случилось?

      Покатились.

      – Я так соскучилась по тебе, – налетела на него всем телом, обняла его теплого и уткнулась в плечо.

      – Что ты опять натворила? – обернулась мама, размахивая своей кухонной лопаточкой по сторонам.

      – Всё хорошо, правда, хорошо, – оторваться не могла. – Просто так давно вас не видела.

      – Утром, значит, ругается с нами, а под вечер хнычет, – сказал, улыбаясь.

      А у мамы картошка подгорала на плите.

      Оторвалась от него с трудом, не хотелось выпускать.

      – Садись давай! – усадил за стол. – Ты просто голодная, вот и нюни распустила. В училище твоем что-то пошло не так?

      – В университете, пап.

      Он так всегда шутил, чтобы я смеялась. У родителей высшего образования не было, и они с каким-то особым трепетом отнеслись к моему поступлению. «Хоть кто-то человеком станет», – за глаза хвалил меня отец. В глаза меня никто никогда не хвалил.

      – Ну там, да, –