Каменный престол. Всеслав Чародей – 4. Виктор Некрас

краем глаза успев увидеть, как мчатся в чапыжник, обнажая мечи, ближние половецкие вои, а за спиной у них, сшибая верхушки трав, слитно течёт остальная половецкая лава.

      Варяжко стремглав вылетел из кустов, держа к дальнему леску, что хвойными лапами корячился по краю оврага. На ровном месте, на поляне варягу даже верхом от половцев не уйти. Может, хоть там…

      Змеями свистнули первые стрелы, – половцы били в него на скаку, приподнимаясь в седлах.

      Мимо. Мимо.

      Пока мимо.

      Вот и опушка.

      Словно чёрная птица мелькнула у самого лица Богуша и впилась в шею коня. Стрела! Вороной враз как-то осел вниз, споткнулся и повалился набок, одновременно припадая головой к траве, словно устал и собрался поесть. Попали-таки!

      Отрок выдернул ноги из стремян, грохнулся оземь, преодолел мгновенные боль и замешательство, вскочил на ноги и бросился бежать, слыша сзади визг половцев. Плохо дело, – мельком подумал он на бегу. – Только бы до леска не догнали, а там – пешком половчин не ходок, а в лесу – тем паче.

      Богуш вломился в пихтач, как кабан. Сзади запоздало взвизгнули стрелы, всхрапнули вздыбленные у опушки кони. Что-то визгливо заорал половецкий старшой.

      Варяжко на бегу вырвал лук, наложил стрелу, приостановился и в полобороте, почти не целясь, выстрелил назад. Рука половчина остановилась на полувзмахе, удар стрелы отбросил его назад, с маху приложив кованым затылком шелома о конский круп. Конь шарахнулся.

      Отрок торжествующе захохотал и, взмахнув руками, сиганул в овраг, очертя голову.

      Пока они спешиваются, да с раненым (а то и убитым, чем упыри не шутят, пока боги дремлют) старшим возятся, он не меньше версты отмахать успеет. А половцы за ним в овраг не полезут.

      Ушёл!

      Сквозь живые запахи леса ощутимо потянуло знакомым уже до тошнотной жути запахом – гарью. Богуш невольно остановился. Что-то нехорошо горело. Слишком знакомо и привычно.

      Постояв несколько мгновений, варяжко сплюнул и процедил сквозь зубы своё любимое:

      – Вот двенадцать упырей! – и зашагал дальше, уже без опаски, пинками отшвыривая с дороги сухие ветки.

      Тропинка вывела его к поросшей густым чапыжником опушке. Богуш остановился у небольшой берёзы, предусмотрительно оставив между собой и лугом куст. Огляделся.

      На лугу горела вёска. Большая, дворов в десять. Весёлым трескучим жёлто-зелёным пламенем полыхали избы, клети и стаи, клубами валил чёрный дым от больших скирд хлеба, не обмолоченных в прошлом году. Ярко горели копны сена. Над камышовыми кровлями стоял многоголосый вой баб и ребятишек, мешался с задавленным матом мужиков и бешеным рёвом гибнущей в огне скотины.

      А опричь вёски с весёлым гиком гарцевали два десятка половцев. Ловили осилами бегущую в ужасе от огня скотину и вперемешку с ней, не разбирая – весян.

      Богуш замер, вцепившись в сухую ветку обеими руками. До боли закусил губу.

      Треснув,