Пацаны, не стреляйте друг в друга. Владимир Колычев

как ветром сдуло. Но Марк не чувствовал себя победителем. На душе остался неприятный осадок.

      Глава четвертая

      Комфортабельностью в новом опорном пункте отличались все номера, в том числе и для незваных гостей. На втором этаже номера общежития, а на первом – камера для задержанных.

      Стены в огнеупорном пластике, водостойкий ламинат на полу, зарешеченное окно закрыто бытовыми жалюзи, кушетка из мягкого кожзама, унитаз с исправной системой слива, умывальник, хорошая вентиляция, радиоточка. Никакого сравнения с тем закутком без окон в старом опорном пункте. Но и там побывал Грецкий, и здесь до сих пор находится.

      Марк Илларионович понимал, что перегнул палку с его задержанием, но угрызения совести его не мучили. Лишь к третьему часу пополудни созрел он для того, чтобы освободить грубияна. Зашел к нему в камеру, а там сонное царство. Сморило похмельного Антона после нехитрого обеда за казенный счет. Спит без задних ног, храпит в обе ноздри.

      – Зона, подъем! – гаркнул Панфилов.

      Грецкий сначала вскочил на ноги, а затем только сообразил, что произошло.

      – Хватит дрыхнуть, баклан! С вещами на выход. Документы, деньги, ключи получишь у дежурного.

      – Ты хоть понимаешь, мент, что я этого так просто не оставлю! Пора положить конец ментовскому беспределу!

      – Бойко говоришь, масштабно, – усмехнулся Марк Илларионович. – Почему ты еще не депутат?

      – Всему свое время!.. А ты мне за все ответишь!

      – Я тебе, может, жизнь спас. Разбился бы спьяну к чертовой матери. Знаешь, как это бывает...

      – Тебе лучше это знать, – криво усмехнулся Грецкий.

      – Знаю... Чудом тогда выжил...

      – Ничего, я тебя похороню. Морально. Вышвырнут тебя с работы, вот увидишь... Я за все с тебя спрошу! И за Настю! И за то, что в каталажке меня всю ночь держал!

      Панфилов стал мрачнее черного могильного холма. И так посмотрел на Грецкого, что с того мигом слетела вся его дешевая спесь.

      – О Насте ни слова!

      Он не хотел говорить о святом с этим дурным человеком.

* * *

      Марку приходилось целоваться с девушками, но до него туго доходило, в чем прелесть этого священнодейства. Ну мило, ну приятно, ну неплохо как прелюдия перед более важным этапом в любовном пассаже. Он посмеивался над теми влюбленными, что не стеснялись целоваться прямо на улице, на виду у всех. Считал, что это дешевая рисовка, способ выделиться из толпы, не более того.

      Но сейчас его мнение изменилось в корне. Он готов был целоваться с Настей дни и ночи напролет – хоть на людях, хоть втайне от всех. Целовалась она неумело, но сколько упоительной сладости в ее устах, сколько волнующей неги... Это было какое-то волшебство, чудо, которое хотелось растянуть до бесконечности...

      – Я не хочу, чтобы ты уезжала, – сказал он, с трудом оторвавшись от ее губ, сочных и припухших от долгих поцелуев.

      – А как же мне дальше учиться? – с милой укоризной глянула на него Настя. – У нас же только восьмилетка... Да и профессию получать надо. На бухгалтера учиться буду. Разве ж это плохо?

      Она