Танец блаженных теней (сборник). Элис Манро

ободом вокруг головы. Я знаю, что такие картины водятся только в домах у католиков, и, значит, Нора – католичка. У нас не было знакомых католиков, ну, настолько хорошо знакомых, чтобы заходить к ним в дом. Я вспоминаю, что бабушка и тетя Тина всегда говорили по поводу католиков: такой-то и такой-то копает не той ногой. «Она копает не той ногой» – вот что они сказали бы про Нору.

      Нора снимает с крышки фисгармонии полупустую бутылку и разливает ее содержимое в два бокала – свой и папин.

      – Держишь на случай простуды? – спрашивает отец.

      – Ни в коем случае, – говорит Нора. – Я никогда не болею. Держу потому что держу. Бутылки хватает надолго, ведь я не люблю пить одна. За удачу!

      Они с отцом пьют, и я понимаю, что это. Виски. Из наших с мамой разговоров я четко усвоила, что папа никогда не пьет виски. Но я вижу, что пьет. Он пьет виски и говорит о людях, имен которых я никогда не слышала. Но вскоре он обращается к знакомой истории. Он рассказывает о ночном горшке, выплеснутом из окна.

      – Только вообрази, – смеется он, – стою там и задушевно блею: «О леди, это ваш ковбой от братьев Уокер, кто-нибудь дома?..»

      И он блеет, глупо ухмыляясь, ожидая реакции, а потом – ай! – пригибает голову, закрывается руками, смотрит, будто просит пощады (хотя ничего такого он тогда не делал, я же видела), и Нора заливисто смеется – точно так же, как брат, когда это случилось.

      – Этого не может быть, не верю ни одному слову.

      – О, так и было, мэм. В рядах «Братьев Уокер» есть свои герои. Рад, что вам смешно, – произносит он очень серьезно.

      Я прошу застенчиво:

      – Спой, папа.

      – Спой? Ко всему ты еще и певцом заделался?

      – О, я сочинил пару песенок, пока колесил по округе, просто чтобы развлечься, – смущенно отвечает отец.

      Но после уговоров он поет, как-то чудно глядя на Нору, словно извиняясь, и она хохочет не переставая, хохочет так, что ему приходится остановиться, ожидая пока она не умолкнет, потому что он и сам начинает смеяться. Потом он занимает ее рассказами о своих коммивояжерских злоключениях. Нора, когда смеется, прижимает ладони к огромной груди.

      – Ты чокнутый, – говорит она, – вот кто ты такой.

      Она видит, что брат уставился на граммофон, вскакивает и подходит к нему.

      – Ну вот, мы тут сидим и развлекаемся и забыли о тебе, ну не безобразие ли это? – возмущается она. – Ты ведь хочешь поставить пластинку, да? Хочешь послушать красивую музыку? А танцевать ты умеешь? Спорю, что твоя сестричка умеет, правда?

      Я говорю, что не умею.

      – Такая взрослая девочка, как ты, и такая хорошенькая – и не умеет танцевать! – восклицает Нора. – Значит, пришло время учиться. Честное слово, из тебя получится прелестная танцорка. Смотри, я поставлю музыку, под которую я танцевала и твой папа тоже в те времена, когда он еще танцевал. Ты не знала, что твой папа танцевал, правда? А ведь он настоящий талант, твой папа.

      Она заводит граммофон и неожиданно обхватывает меня за талию, берет за руку и заставляет отступить.

      – Вот так и вот так, вот так танцуют. Следуй за мной. Эту ногу, смотри. Раз