Избранники. Олег Мироненко

терпением. Нуль-траспортировка в вашем состоянии… Вы должны подвергнуться тщательному обследованию.

      – Понятно. – «Не молчать, не молчать…» – Но родных-то я могу увидеть? Хотя бы тётку.

      – Для неё вы по-прежнему находитесь в космосе, в колонии. Как и для всех остальных, впрочем. Постарайтесь это понять и не задавать лишних вопросов.

      Натали начала злиться.

      – Но хоть с кем-то мне можно будет общаться, кроме вас?

      – С кем же, позвольте полюбопытствовать?

      – Ну… хотя бы с Максом… или Грегори.

      Последнее имя она произнесла после легкой заминки.

      Ульви произнёс бесстрастно:

      – Макс скоро получит разрешение на выход. Грегори ожидает новое… э… задание. Поверьте, им не до вас.

      И, видя, что она готова взорваться, быстро продолжил:

      – Натали, мы ни в чём вас не обвиняем. Вы многого не знали и действовали… э-э-э… по обстоятельствам. А теперь просто доверьтесь нам.

      «Не знала… А что я знаю теперь? И что знают эти самые они? И – главное – чего они не знают?»

      Спросила устало:

      – А вы, собственно, кто?

      – Мы – стражи, – отчеканил Ульви. – Стражи нового порядка. И хватит вопросов. Отдыхайте. Скоро вы нам понадобитесь.

      Он церемонно поклонился и вышел.

      Натали легла. Свет перед глазами стал ещё более тягостным, он отливал уже какой-то зелёной мутью. И в этом призрачном тумане она ощутила себя совсем голой и беспомощной.

      «Стражи. Нового. Порядка».

      Сволочи.

      И заплакала, свернувшись калачиком и обхватив живот руками, подвывая от невыносимой тоски, рвущейся наружу…

      Глава 9. Белла

      Мозг больше не играл ни на чьей стороне, он стал нейтральной территорией, на которой иногда проявлялись образы, вызванные противостоянием двух непримиримых сил. Особенно ярким было видение некоей светлой субстанции, заточённой в серо-розовый кокон, от которого во все стороны тянулись пульсирующие нити. Время от времени субстанция вздыбливалась, мириадами искр хлеща кокон, и тогда она просила прощения: у кого, за что? – она не знала, но просила истово. Тогда пульсации становились напряжённее, злее, субстанция успокаивалась и понимала, что только так и должно быть на самом деле, что никакое возмущение не нужно и просто бессмысленно.

      Затем…она ощутила себя парящей в безбрежном океане… и образы кокона и субстанции разделились, существуя каждый сам по себе. А потом случился переход, когда не стало ни пространства, ни времени – ничего, кроме некоей первозданности, и вместе с трансцендентной болью ей стало овладевать и какое-то немыслимое, неразбавленное ничем счастье воссоединения со своей главной сущностью, и она не просила прощения уже, но только стремилась к этому счастью. Сколько продолжалось подобное стремление, отзывающееся немыслимыми всполохами в мозгу, грозящими выжечь его дотла? Миг, вечность? И вдруг всё закончилось… и повторилось снова. И снова закончилось. И они опять стали целым – субстанция и