Куклак Петра Великого. Борис Евсеев

Глаза красные, навыкате. Щёки бронзовый блеск утеряли. Нос – малиновый, губы – синюшные… Даже зарычал по-звериному от огорчения Петруша. Но потом звериный рык свой унял. Чуть к отражению попривыкнув, сказал себе:

      – Что на зеркало пенять, коли рожа крива!

      Это и были его первые слова, после того как исчез Комарик.

      Государь же Пётр Алексеевич вскоре в Москву вернулся и про куклачка своего вспомнил. Ему и донесли:

      – У тебя на постели под лисьим одеялом спит кукла крепко.

      Государь в спальню – а куклы-то и нет!

      Наутро доложили царю Петру: проснулся Петруша и самочинно по дворцу бродит.

      Потребовал государь куклачка к себе. Доставили. Государь ему:

      – Выучил тебя Комарик говорить? Отвечай кратко, проси мало, уходи борзо.

      Стал Петруша говорить, а с языка одни команды вкупе с московско-голландской руганью летят. Запечалился от ругани Петруша. Опустил глаза, глянул на свои руки, вспомнил, что одет он, как офицер, собрался с духом и заговорил чисто по-русски.

      – Не хочу быть дураком Петрушкой! Хочу ызящным кавалером стать… А ты бы, государь, буйственные забавы прекратил. О здоровье своём побеспокоился.

      – Гляди, умник какой! Это тебя Комарик так говорить подучил? Видать, маловато ума он тебе через трубочку влил! И на царя неподобающе смотришь. Ты должен иметь вид лихой и придурковатый. Ишь, правильный какой! Сгинь отсель, пока я тебе мозги шомполом не прочистил… Через полгода вернусь, – чтоб всему чему надо у думных дьяков выучился. Приеду – спрошу строго.

      – Видишь, какой ты. Сам велел меня смастерить. А сам спрашиваешь: зачем я такой?

      – Ну, всё, всё! Иди, учись, куклачок, – чуть подобрел государь.

      Только не прибыл в Москву белокаменную царь Пётр ни через полгода, ни через семь месяцев, ни через восемь…

      Дьяки думные куклачка, ясен пень, кой-чему выучили. Правда, сильно не старались. Потому как Петруша Михайлов понятливостью и остротой ума своего вызывал у них одну лишь досаду.

      А служилые люди – те и вовсе невзлюбили Петрушу.

      Как-то, сговорясь, четверо служилых, да ещё думный дьяк с ними, куклу петровскую из дворца палками вон и выгнали.

      – Ступай, – сказали, – куда глаза глядят. Не то растворим тебя в кислоте едучей. И заклёпочки малой от фигуры твоей бронзовой не останется!

      Вслед за служилыми людьми неизвестный господин перед Петрушей возник. Зыбился он, словно в воде. На губах пузырьки трескаются – видать, воду испорченную пил. На щеках рваные пятна. Сам дико сгорбленный, парик кончиками аж до колен достаёт, мокрыми змейками внизу шевелится.

      – Я бывший стряпчий, Ленин Алексей Никифорыч, – сказал господин, – а это – калмык мой верный, – указал он на смутную фигурку, поодаль видневшуюся: – Человек я умный и желаю, чтоб вокруг меня одни умные были. Вот тебе задачка: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Принесёшь «ничто» – с маком его съешь! А потом сказочкой нас потешь! В общем, как принесёшь