Темнота. Конец прекрасной эпохи. Дмитрий Воротилин

и не осознавал в данный момент. Его голова резко опустилась, повиснув на тонкой шее. – Он уже давно в таком состоянии, да и это место, наверно, он знает лучше, чем свой родной дом. А вы ведь действительно не из здешних мест?

      – Э, да, я агент по недвижимости, – сказал Андрей, доставая электронные документы и протягивая их гостю.

      Радек смущенно взглянул на них, но не притронулся, только тихо, подавшись слегка вперед, сказал Андрею:

      – Вы лучше, мистер Чалмерз, с этим здесь особо не распространяйтесь. Сочту за незнание, ведь вы гость в Хартове, но именно в этом кафе обычно собираются патриотически настроенные люди, и тема переселения для них крайне больна.

      Андрей убрал документы, посматривая на военных, что-то бурно обсуждавших через пару столиков от его, а также заметил, что люди иногда и вправду бросали на него странные взгляды, словно пытались определить волка в овечьей шкуре.

      – Спасибо, мистер Кропольски, я учту впредь сей нюанс.

      – О, просто Радек, – отмахнулся тот, оживившись.

      Появилась официантка, принесшая кофе, смущенно посматривая на Матиаса, что-то сопевшего себе под нос.

      – Что-нибудь еще? – спросила она.

      – Нет, спасибо, – ответил Андрей.

      – Мне, пожалуйста, то же, что и моему новоиспеченному товарищу, – поспешил Радек.

      Официантка ушла, а Андрей остался наедине со своими новыми «друзьями».

      – Что ж, Радек, очень приятно, зовите меня э-э… Питером, – он изобразил улыбку на своем лице, насколько смог, но Радека сейчас больше интересовало самочувствие Матиаса, который отмахивался от всякой попытки контакта с ним. – Так что же за работа была у твоего друга, Радек?

      Тот отклонился на своем пуфике, делая выражение лица человека, готовящегося к трагичному повествованию. Оратор нашел своего слушателя.

      – Матиас был профессором философии в нашем университете, – начал Радек, – ты, думаю, уж знаешь, у нас в Хартове один из лучших университетов в стране. Матиас размышлял на тему мышления машин. Он хотел создать разум, способный к сочувствию, как у человека. Ему не был присущ комплекс бога, как некоторые думают, нет, он хотел так понять и самого человека, ведь успех в его изысканиях означал бы факт того, что он понял его полностью. Сейчас машины выполняют функции, недоступные человеку, или же всего-навсего заменили его там, где угрозой ошибок является человеческий фактор. А что если бы машина делала выбор, основываясь на своем собственном моральном выборе?

      Андрей напрягся, старясь вникнуть в суть речи собеседника и приготавливая свой ответ, который не содержал бы фактов о будущем.

      – Но машины и сейчас уже могут делать выбор, даже такой сложный, как вагонетка и прочие ее модификации, – сказал он.

      – Вот именно, – сакраментально проговорил Радек. – Они способны делать этот выбор в долю секунды, имея огромные мощности. Но скажи мне, друг, они такие умные, что, уже действительно ощущая ответственность за исход своего выбора, делают правильный, тот, что еще станет