А машины должны научиться переживать свое существование среди других существований, чтобы другой человек сказал, он такой же, как и я. Все это слишком сумбурно. Можно было спросить, откуда они узнают, что машина действительно переживает свое бытие, ведь суть этого переживания именно в том, что оно мое и ничье больше. Но к чему могли бы привести этим расспросы? Андрей, сам того не желая, мог изменить историческую мысль, совершить преступление оператора. А искусственный интеллект? Зачем он нужен в столь тяжелые времена, тем более, если он должен отвечать некоему критерию простоты? Люди сейчас сидят здесь, делают вид, что все хорошо, что они в полной безопасности, те же военные неподалеку отмечают увольнение, а завтра также, как и обычно будут искать врагов. Вся эта драма проста и понятна, а ее нынешнее назначение заключается в том, чтобы удерживать сердобольных новоиспеченных приятелей, жертв одиночества этих двоих, их скуки. Откуда она появилась, эта скука? От невозможности воплотить в жизнь свои идеи. Но Андрей мог бы еще больше их разочаровать. Разум в машине и после них никто не создаст. Он не помнит, были ли конкретные попытки, но точно знает, что машины всегда интересовали людей в первую очередь из-за того, что они выполняют их работу. Они ворочают многотонные конструкции, поправляя их таким образом на четверть градуса для удобства людей, даже творят, но не понимают, что они делают, что они рабы. Но если человек поймет, что он раб, он либо постарается забыть это для собственного комфорта, либо будет заявлять о своих правах. Вся идея создания разума, обладающего пониманием собственного существования, изначально обречена на провал. Да и что бы он делал, осознай он свое существование? Человек учится этому, а он, что будет делать он, если научится? Может, он причитал бы, в чем смысл, а, завидев своего создателя непосредственно вблизи себя, в отличие от человека, стал бы задавать ему неудобные вопросы, на которые он и сам относительно своего существования ответить-то не может. Весь замысел только в том, чтобы доказать свою правоту в понимании природы человека.
Матиас поднял глаза. Андрей случайно заметил, что тот смотрит на него, слегка дрожа всем своим телом. Его взгляд оценивает, он ждет того, что будет дальше. Может, он вообще не попустил ни одного слова? Нет. Он просто ждет.
Нет! Это ловушка. Они оба сейчас ждут его изречений, его оценки, его сочувствия, – и он станет их соучастником. Надо немедленно от них отвязаться, иначе это болото его не отпустит, засосет, он захлебнется в чужой жалости к себе, которая в миг станет его жалостью к ним.
– Ты кто? – с хрипотой в голосе сказал Матиас.
Андрей допил свой кофе одним большим глотком.
– Прошу прощения, – сказал он, – но мне придется вас покинуть, меня зовет работа.
Радек посмотрел на него то ли с упреком, то ли с удивлением, в такой же невнятной интонации спросил:
– Уже уходишь, друг? Да, понимаю, в этом городе у тебя найдется много клиентов.
– Так ты кто? – гораздо
