Поздний подарок. Игорь Александрович Кожухов

что это, старая? – Проня склонился над кроватью, – захворала? Ты, поди, простыла, я думаю, вот и заболела. И что болит? – он приготовился слушать историю болезни.

      Бабка открыла чуть красные глаза и тихо сказала:

      – Ничего…

      – Это как? Не чувствуешь?

      – Это – ничего не болит. Просто встать не могу, слабость.

      Дед, не знакомый с понятием «слабость», усмехнулся и, махнув рукой, заключил: «Заболела!»

      – Я печку налáжу, пельменей тебе сварю и сбегаю к фельдшеру, пускай придёт тебя потрогат. И фельдшер – баба, она ваши болезни знает, не то что наши!

      Бабка закрыла глаза, а он пошёл топить печь, вспоминая случай, произошедший с ним лет пять, нет, десять, назад…

      … Кум его, Федор Ильич, сосед через огород, позвал его в гости просто так, от души. В процессе опробования вчерашнего самогона, после третьего полстакана, кум вспомнил, что перестелил полы в стайке у скота.

      – Знаешь, – хвастал он, – сейчас пол я настелил с уклоном в пять градусов, и все отходы скотские очень легко убирать: жидкие стекают сами, а твёрдые, подтолкнул чуток лопаткой и – в канавку. Потом грузи в тележку и увози.

      Проня, конечно, похвалил его, но кум настоял посмотреть. Когда зашли, его коровы как раз недавно опорожнились, и Проня, на грех в кирзачах, скользнул одной ногой и сел почти на шпагат. Между ног, в паху, что-то хрустнуло, но, разгоряченный алкоголем, он значения не придал. Однако утром встать не смог от сильной боли, вызвали фельдшерицу – тогда ещё совсем молодую дородную девушку.

      Разговор Прони и врачихи потом живо пересказывал всем кум, в принципе, сам во всём и виноватый.

      – И вот заплывает она, большая, как баржа, моет руки и подходит к Проне. А я смотрю на него и вижу: начал он сомневаться в правильности хода. Говорит ей: «Не надо, уходи». А она: «Почему это? Будьте любезны, уж покажите, что болит» – и стягивает с него одеяло. Проня глаза вылупил, одеяло руками держит и орёт, что у него там ничего нет, чего, мол, смотреть? Она – в непонятках: «Я врач, меня стесняться нельзя, к тому же я уже всё это видела раньше!» А он: «Вот у кого видела, у того и лечи!» Она ему: «Вот вы могли там что-то потянуть, и это повлияет на вашу половую репродуктивность». И опять одеяло тащит. А Проня от этих слов вообще ошалел! Откуда же он знал, что у него там вместо того что есть, – половая репродуктивность! Он, ажно всплакнув немного, говорит: «Если эта репродуктивность не перестанет болеть, я сам в больницу к хирургу поеду, а сейчас ослобони от греха, уйди». Она стоит и головой качает: «Зря вы так, я бы смогла вам помочь». А он с визгом в ответ: «Я со своей бабкой сорок лет живу, она и то мне уже не поможет!» Врачиха ему: «Вы что имеете в виду?» А он ей: «А вы?» Плюнула она: «Ну, и болейте!» И ушла. Вытер Проня пот с лица, выпросил у меня самогону на втирания и через неделю бегал, как конь, по деревне…

      Дед, улыбаясь воспоминаниям, растопил печь, сварил штук двадцать пельменей и поставил в тарелке остывать. Вспомнил, что бабка любит пельмени с хренодером, нашёл