Рыжий рыцарь, золотой менестрель. Мора фон Эпштейн

моими попытками научить северную свинью хоть чему-нибудь вежливому, ржал весь отряд. А Эван чуть с лошади не падал, цепляясь за повод и симулируя боли в животе. Расстройство желудка неожиданно поразило почти весь отряд, и мы с бароном выглядели несколько вызывающе, возвышаясь над пригнувшимися к холкам всадниками.

      – На сегодня хватит, – задумчиво решила я, заметив, как глаза барона начали наливаться кровью, и благоразумно приотстала.

      – Эй, менестрель, – обратился ко мне один из отсмеявшихся воинов, – спой для нас, чтобы дорога скучной не казалась. Мы слышали, ты хорошо поёшь.

      Я хотела огрызнуться, что они ещё не успели заскучать, но передумала и, перехватив лютню, грянула «Эх, пойду я вечером гулять…». Обрадованные вояки восторженно подхватили, но, судя по вытянувшемуся лицу Эвана, таких откровений он от меня не ожидал. Эта песня была из тех, что поют в кабаках после пятой кружки и, разумеется, воспитанная девушка из благородной семьи такое знать не должна. Но по слушателям и репертуар.

      – Лоран, – через полчаса у мага кончилось терпение, – ты обещал придумать про меня песню.

      – Я обещал? Значит придумаю. Я всегда держу своё слово.

      – Я хочу её услышать, пока не слишком поздно.

      Стоит ли говорить, что я забыла о своём обещании. Да и было ли у меня, когда его выполнять. Но я же обещала. Обещала и, чёрт возьми, я действительно высоко ценю своё слово, чтобы его нарушать.

      Придётся придумывать по ходу повествования, черт с ней, с рифмой, лишь бы ритм выдержать. О Господи, только бы не лажануться, потом репутацию замучаюсь отмывать. Дёрнуло меня за язык пообещать…

      Плачьте струны, пойте и плачьте,

      Песнь я начну, и быть может не в лад.

      Смеха и радости не ожидайте.

      В песне души умирающий сад.

      Я вам спою не совсем о герое,

      Хоть его доблесть известна везде.

      Было в нём всё: и веселье, и горе,

      И благородство, и стойкость в беде.

      Первые слова и первые аккорды давались с трудом. А потом меня было невозможно остановить. Музыка струилась из-под пальцев быстрее воды, в голове не осталось ни одной мысли, а песня рождалась сама.

      Странной судьбой наградил его жребий,

      Может быть слишком, но нам не понять:

      Как по тропе из разбросанных лезвий

      Должен идти он вперёд, а не вспять.

      Словно два дара в руках у богини:

      Магии жезл и разящий клинок.

      Вроде бы выбрал: сражаться во имя

      Доблести, чести и пыли дорог.

      Только судьба ведь забавная штука.

      Был ли он прав, выбирая свой путь?

      Что же, огнём порождённая мука

      Жжёт изнутри, не даёт отдохнуть.

      Страх, сомненья, терзанья и ярость,

      С болью в душе полыхнули как блик,

      А ведь, возможно, нужна была малость,

      Чтобы прозрел он хотя бы на миг.

      Они слушали, затаив дыхание. Все эти грубые, бывалые вояки, включая самого барона, слушали меня, молча глядя, кто в небо, кто на