Города и годы. Константин Александрович Федин

был на месте шофера, который выгнал из-за угла громыхающую машину, промчал ее на два пальца от чугунного столба, окунул в лужу, подбросил в воздух, выпрямил, выправил, вбил в бесконечную прямизну проспекта и погнал в вихре брызг, в свисте колес, в треске мотора, в шуме, грохоте, громе! Каждая секунда – смерть, на каждой выбоине – смерть, в каждой яме – смерть, у каждого столба – смерть, на повороте – смерть, на прямой – смерть! И прекрасно, прекрасно, потому что ничего, кроме – так нужно; ничего, кроме – необходимо! Прекрасно, легко, бесконечно легко! О, если бы сейчас испытать, пережить, почувствовать, что пришло в полях под Саньшином!

      – Гони, гони, гони!

      Конрад Штейн

      В тот день, в Москве, к дому, где помещался Германский совет солдатских депутатов, подошел человек в пушистой заячьей шапке, в порванной грязной шинели германского образца и голубых австрийских обмотках на ногах. Он потолкался в вестибюле, перечитал объявления и записочки, наколотые по стенам, и пошел на второй этаж.

      В комнате, где толпились оборванные люди, он стал в очередь. С полчаса он продвигался вперед с видом человека, привыкшего ждать, усталого и безразличного. Подойдя к столу, он снял шапку. Волосы его были очень коротко обстрижены, и по голове, от правого уха к затылку, протянулся широкий шрам, усеянный сморщенными розовыми рубцами. Он держался прямо, как хороший солдат, и звонко стукнул каблуками, когда человек, сидевший за столом, поднял на него глаза.

      – Я отстал от эшелона, возвращающегося на родину. Вот мои документы. Прошу присоединить меня к ближайшей партии. Я должен был…

      – Откуда шел эшелон?

      – Из Семидола.

      – Как же вы отстали?

      – Я покупал для товарищей картофель. Начальник эшелона сказал, что мы простоим часов восемь. Я ходил в деревушку в двух-трех километрах. Поезд отвели тем временем на какую-то ветку. За всей этой русской суматохой, пока я узнавал…

      – Где это было?

      – В Рязани. Я прошел добрых полпути пешком, до Москвы.

      – Вас зовут?..

      – Конрад Штейн.

      Поводив пальцем по спискам, человек, сидевший за столом, закурил папироску и сказал:

      – Да, есть. Это было в конце октября?

      – Эшелон погрузился в Семидоле двадцать четвертого октября и отправился двадцать пятого.

      – Одна минутка, – произнес проверявший списки, поднялся и вышел в соседнюю комнату.

      Пожилой бородатый солдат в русском башлыке вокруг шеи ласково вгляделся в Конрада Штейна и, показав глазами на его шрам, сказал:

      – Хорошо сделано. Осколок?

      – Французская работа, – отозвался Штейн, – в Шампани, в пятнадцатом году.

      – Хорошо сделано, – повторил солдат. – Вы саксонец?

      – Да.

      Дверь соседней комнаты открылась, и человек со списками в руках выкрикнул:

      – Конрад Штейн, зайдите сюда.

      Когда Штейн поравнялся с ним, он добавил:

      – Доложите секретарю, что вы мне говорили.

      И стал в дверях.

      Секретарь мельком взглянул на него