.

не проронил ни слова. Глядел, как я беснуюсь, молчал и постукивал пальцами по крышке. Истерика моя пропала сама собой.

      – Водички не подать, псих?

      – Закурить бы.

      – И я не прочь.

      Он каким-то ловким, неуловимым движением швырнул мне пачку папирос:

      – Возьми на память.

      Я, вытаращив глаза, поймал.

      – Часовой! – позвал он чуть громче, а когда тот появился, кивнул на меня: – Прикурить!

      Ароматная пачка грела мне грудь в дальнем кармане, когда сунулся я к легавому с припрятанной папироской молоденького конвоира.

      – Предлагаю другое, – сказал он, будто не прерывался наш прежний разговор. – Пойдёшь агентом ко мне?

      Я чуть не проглотил обжёгшую губы папироску.

      – Да, да. В доблестную Красную милицию. Как любит говорить наш мудрый товарищ Поляков, будем делать из несознательного элемента бесстрашного советского пинкертона.

      Он помолчал, дожидаясь моей реакции, но мне сказать было нечего, я находился в состоянии полной прострации.

      – Фамилию тебе подыщем вместе с легендой, – продолжал он, не дождавшись от меня ни слова. – Вызубришь, чтобы от зубов отскакивало. Внешность изменим. Оброс ты до безобразия. Похудеть придётся, сядешь на сухари и воду.

      – И не слезал…

      – Вот-вот, – не расслышал он, увлёкшись. – Засуну тебя в самый отдалённый район, где Макар телят не пас. На время, на время, конечно. Наберёшься опыта. А как понадобишься, возьму.

      Мне хотелось спросить, но я не успел.

      – Теперь последнее. – Он подёргал себя за чуб. – Мои люди, понимаешь, мои!.. будут называть тебя?.. – Он приостановился. – Так… Красавчиком ты был. Умерло с этим. После того как крыс одолел да двух хорьков на тот свет отправил, наш Петриков тебя везунчиком окрестил. Везунчик, как?.. Подходит?

      Я повертел головой.

      – Не нравится. А что? Нормальная агентурная кличка.

      Я совсем поморщился, оставаясь всё ещё на полдороге: верить во всё происходящее или молчать очумело.

      – Вижу, не нравится. А имя должно нравиться. – Он не ждал, он уже рассуждал сам с собой. – В нашем деле имя как знамя. Вот что! Назову-ка я тебя Ангелом. Каково? Немножко из того, старого, так сказать, мира, но… Хочешь не хочешь, а имя это ближе к тебе лепится. В Жигулях ты атамана почти спас. Серафиму, красавицу нашу, сберёг, Бороду с моей дороги убрал – вон сколько плюсов. Паршивцев в карцере на тот свет отправить тебе сам Господь помог. Кто же ты? Ангел и есть!

      Он недолго что-то писал за столом, потом ткнул кулаком в стенку, бросив мне на ходу:

      – Заместитель мой. Мой, понял?

      Слово «мой» он произнёс два раза. А мне два раза ничего повторять не надо. Я кивнул.

      Вошёл кряжистый офицер, взял протянутый листок. Со спины я его сразу узнал, с Дилижансом он меня допрашивал про Бороду.

      – Принимай пополнение.

      – Василий Евлампиевич?..

      – Оденешь, обуешь, оформишь и сам отвезёшь Серафимовичу.

      – Василий Евлампиевич, с таким прицепом? Два покойника за ним!

      – Оформляй