Лигатура. Валентин Вадимович Бердичевский

за две недели до этого, третьего апреля дедушка вернулся из района очень уставшим. Но ему позвонили из управления, чтобы он немедленно приехал.

      Через несколько часов он вернулся с двумя сотрудниками, которые начали делать обыск (я утеряла эти протоколы).

      Они все перерыли, забрали дедушкино охотничье ружье, наградной пистолет и увезли с собой дедушку.

      Несмотря на то, что я знала, что много хороших людей забирают, я была потрясена.

      И в первую минуту хотела себя и детей лишить жизни.

      Зашла в комнату – дети мирно спали – и мне стало страшно своего решения. За что они должны были лишиться жизни? Я знала, какая участь ожидала меня и моих детей и все же решила – пусть они живут.

      Я никогда им об этом не рассказывала. В течение трех дней я лежала дома, не выходила на работу. На четвертый день я пошла в цех и подала заявление, чтобы меня уволили, так как мой муж репрессирован.

      Но, несмотря на то, что завод был военный и всех жен репрессированных с завода увольняли, меня не уволили и не арестовали.

      Как рассказал дедушка по возвращении с каторги, перед арестом он попросил товарищей из управления, чтобы меня не трогали…

      Скоро прокурору города понадобилась наша квартира и меня перевезли в две комнаты коммунальной квартиры. Я забрала детей и оставила их у родителей. Сыну было восемь лет, дочери два с половиной года.

      На все мои вопросы в управлении, где дедушка работал, мне, наконец, ответили, что он в тюрьме в Днепропетровске.

      Я собралась туда, прихватив передачу, пару белья и съестное.

      Как потом оказалось, съестное им вообще не передавали. За год из двенадцати передач ему не передали ни одной. Когда я подошла вечером к тюрьме, то через дорогу там была видна ограда, около этой ограды была бесконечная очередь людей, которые сидели или лежали на земле, ожидая утра, когда можно будет передать передачу.

      Если передачу принимали, это означало, что человек еще жив.

      У меня передачу приняли. Не помню, как я узнала, что дело ведет следователь Винокуров. Я попросила меня принять. Когда я вошла в его кабинет, то узнала наволочку со своей передачей и поняла, что он не отдал ее.

      Узнав, что я работаю на военном заводе, он с возмущением спросил – как вас не уволили?!

      Когда дедушка вернулся в сорок восьмом году, он мне рассказал, что Винокуров пытался его ударить. Дедушка, бывший кузнец, был очень сильным человеком, он схватил табуретку и сказал – мне все равно, но тебя, если меня тронешь, я убью.

      После этого со стороны Винокурова попыток к избиению не было.

      Долго прокурор не давал санкции на арест, но они добились этого.

      Дедушка ничего из надуманных обвинений не подписал, несмотря на уговоры и угрозы. Все равно особое совещание дало ему восемь лет.

      Винокурова в сороковом году судили – за что не знаю – но его расстреляли.

      Я работала на заводе, но на сердце всегда было тревожно и тяжело. Не легче было и детям.

      В тридцать девятом году на комсомольском собрании начали