Лигатура. Валентин Вадимович Бердичевский

и падало вниз. Солому снимали вилами, зерно провеивали на веялке, полову отвозили в клуню.

      Семья у нас была большая. У отца от первой жены было пять человек детей, с нами жила ещё его глухонемая сестра. Овдовев, отец женился на моей матери, которая была младше его на двадцать два года. Мама была из города, предки ее были выходцами с берегов Припяти. С пяти лет она осталась сиротой, жила у родни в няньках, рано вышла замуж, но молодой муж ее погиб в русско-японскую войну. Их маленькую дочку взял на воспитание её дед.

      Моему отцу она родила троих дочерей, так что семья у нас была одиннадцать человек.

      Засевали землю отец и два моих сводных брата. Дома мать разводила птицу, ухаживала за животными, и жили мы, не зная голода.

      Осенью часть урожая отец отвозил в Гуляйполе, продавал ее и домой провозил мануфактуру, сельдь, соль, сахар и другое.

      Отец был очень строгий, требовал, чтобы дома был порядок и действительно, везде всегда было чисто, подметено. Не допускались также поздние гуляния. Даже уже взрослые сыновья часто получали нагоняй, если поздно возвращались домой.

      Дом был из самодельного кирпича – смесь глины с соломой, крыт черепицей. Полы в доме были земляные. На всю колонию было два по-настоящему кирпичных здания – школа и синагога.

      Колония представляла собой одну улицу – два ряда домов, разделенных немощеной дорогой. Во время дождя дорога превращалась в болото, в котором мы, дети, увязали по колено. Дом наш был рядом с синагогой. Напротив, через улицу артезианский колодец.

      Мне очень хотелось учиться, но так как я была еще маленькая, меня в школу не принимали. В четырнадцатом году учителя призвали на войну и на дороге я ему сказала, что буду за него молиться.

      Когда он вернулся раненый, он сразу принял меня в школу. Не представляя себе, что такое война, но считая своего отца очень сильным – он один поднимал телегу, я сказала своей подружке – мой папа всех прогонит.

      Скоро в нашей колонии начали появляться пленные, как их называли – «австрийцы».

      Они заходили и к нам домой, их хорошо принимали. Нас не настраивали против них.

      В нашей колонии, вероятно, ввиду малочисленности ее жителей, никаких представителей власти не было. Я никогда не видела пристава или полицейского. Помню, что отец ежегодно отвозил куда-то подать, т.е. налог.

      Поэтому в семнадцатом году, когда революция бурлила в больших городах, у нас были только её отголоски. Хотя в колонии богатых не было, но начались наскоки бандитов. Однажды они ворвались в дом зажиточного крестьянина Головы, убили его и забрали столовое серебро.

      Это была первая ласточка.

      Затем начались частые перестрелки, после которых на огородах находили убитых. Их свозили в школу, затем хоронили. Мы, дети, забирались с улицы, заглядывали в окна, смотрели на убитых.

      Когда умерла глухонемая сестра моего отца и ее несли на кладбище, началась перестрелка, кто с кем не помню, но гроб оставили на дороге и разбежались.

      Когда все стихло, гроб отнесли на кладбище