Донжуанский список Ксюши Кораблёвой. Анна Богачева

Что побежденных и сдавшихся он не терпит, а уклоняющихся по разным причинам от сражения – по убеждению или из-за слабости – просто оставляет позади и скачет дальше, не останавливаясь и не оборачиваясь.

      В первые годы их совместной жизни он часто, сам того не желая, разочаровывал ее. Её пугала и утомляла его чрезмерность, его готовность и терпимость. Спустя тридцать лет, они поменялись местами. Теперь она будила в нем неизбывное раздражение и разочарование. К своим пятидесяти с лишком она не сделалась ни важной фигурой в обществе, ни царицей по стати, на которой у каждого встречного невольно останавливается взгляд. Ее моложавость уже давно не вдохновляла его.

      Впервые приступ неприязни и разочарования Гоша почувствовал намного раньше (очень давно) – года через три после свадьбы. В какой-то миг у него будто бы открылись глаза. Оказалось, что на свете есть красотки и поярче, и повиднее, и поинтереснее его жены.

      Они, теперь уже втроем, вместе с маленьким сыном, сделали масштабное перемещение в пространстве, большой скачок в глубь страны, на восток, на Урал, в Пермь, Гошин родной город. Здесь у него была своя квартира, многочисленные друзья и подруги, старые связи и привязанности. Каждый уголок здесь был ему знаком и наполнен смыслом и переживаниями. Он окунулся в свою студенческую юность и обнаружил много забытых радостей.

      Через полтора года после переезда у них родился второй ребенок. Ксюша после рождения дочери как-то вытянулась, поблекла, глаза ее сделались площе и тише. Она уже не воевала за свою независимость, не обижалась по любому поводу. Ребенок словно вытянул из нее излишки дурной энергии (силы), и она сделалась тише и мягче. Тайфуны, то и дело возникавшие в пространстве вокруг нее, поутихли, молнии почти иссякли, и Гоша вдруг очнулся, пробудился и заскучал. Штиль – не его стихия, как оказалось.

      Он огляделся вокруг. Все находилось рядом: молодые, бойкие, полные жизни и радости и готовности к сопротивлению. Соседка, приятельница жены, пусть замужняя, но мила и легка неимоверно. Сначала Гоша, словно обретший вновь зрение, любовался издалека, удивлялся, восхищался, сравнивал свое поднадоевшее и чужое, блистающее яркими гранями, потом подпустил во взгляд огня, придал убедительности речам, обворожил, насколько было возможно. Говорить красиво он умел – умница и хитрец непревзойденный. Приятельницы жены, вхожие в дом, почуяли охотника, напряглись, засияли глазками, заблистали шерсткой.

      «Я однолюб, – повторял Гоша, как мантру. – Одновременно не могу любить больше одной женщины»

      Он не врал нисколько. Как только малое его чувство подросло и стало разбухать, как огненный шар, а в ответ на его искреннее восхищение разгорелся живой огонек чужой приязни, он напрочь охладел к своей жене. Все было честно: единовременно любить мог только одну женщину. К своей родной Ксюше он теперь чувствовал только все нарастающие раздражение и неприязнь. Да, черт ее дери, чего она здесь ходит в старом домашнем халате, несет всякую оторванную от жизни, романтическую чушь, когда есть рядом