Хорошо в деревне летом. Эмиль Коста

последний автобус Иван Ильич, конечно, опоздал. Да и за руль собственной «старушки» все равно бы не сел в таком состоянии. Банкетный зал пустел, а он разглядывал недоеденный блин и раздумывал, допивать ли водку. На этом краю стола собрались одни старухи – пожилые дамы по-городскому. Пили немного, зато ели за семерых, еще по кулькам да сумочкам рассовывали «для собачек». Что ж удивительного, если разносолов ресторанных деревенскому гостю почти не досталось, а водку пришлось кушать в одно лицо?

      – Кукуешь? – над ним, покачиваясь, стоял Петр.

      Иван Ильич обвел зал мутным взглядом. Все дамы с собачками разошлись. Пожилые официантки убирали со стола, два самых слабых художника дремали лицами в тарелках. Тишина и благолепие.

      – Откуковали уж, – криво усмехнулся он.

      – Где ночевать надумал?

      – В гостиницу поеду.

      – Хрен тебе! – решительно возразил Петр. – У меня проспишься. Художники эти совсем малохольные: остатков с банкета еще на сорок дней хватит. Не дело, надо допи… доесть. Поехали!

      Иван Ильич без эмоций нацепил куртку, обмотал шею шарфом и вывалился следом за разгулявшимся знакомцем на крыльцо ресторана. Вечерний город ослепил миллионами огней. На опустевшей стоянке коптила воздух единственная машина с эмблемой такси на боку. Официантки выносили пакеты с остатками банкета и под бдительным взором таксиста укладывали в разверстую пасть багажника.

      – Под завязку! – наконец констатировал шофер и захлопнул крышку.

      Пассажиры уже посапывали на заднем сиденье. Старший Бондарь всегда отличался предусмотрительностью и машину заказал заранее.

      Дома хозяин с гостем общими усилиями утрамбовали в холодильник ресторанные деликатесы, а после переместились в гостиную. Там они с новыми силами принялись поминать друга и брата.

      – Слушай… ну, какой он был, а? Какой! – восторженно бормотал Иван Ильич.

      – Во какой! – отзывался Петр, покачивая головой в такт музыке – по телевизору транслировали какой-то концерт.

      – А рисовал как…

      – Охренительно!

      – При жизни-то не ценили, а на похороны вон сколько народу пришло, – ему вдруг стало очень обидно за друга. Почти что до слез. – А в деревне бы кто навестил, кроме тебя?

      – Ни одна падла, – кивнул Петр, снова берясь за бутылку.

      – У нас-то не забудут… Он ведь и клуб, церковь эту нынешнюю, разрисовал… Не забудут…

      – Пусть попробуют! Уж Васькину память я в обиду никому не дам.

      Петр погрозил кулаком Пугачевой в телевизоре.

      – Слушай, – сказал Иван Ильич, когда примадонна ушла со сцены, – а ты руки его видел?

      – Чьи? – озадаченно уставился на экран Петр.

      – Васины! Они ж все покарябанные!

      Петр хмуро оглядел стол, вышел на кухню, вернулся с новой бутылкой и сел обратно.

      – Видел, – наконец сказал он, – ну и что?

      – Что-что… Васька руки берег, вот что! Всегда в перчатках работал. Так порезаться