Аномалия. «Шполер Зейде». Ефим Гальперин

за царём Николаем. Годов сто назад…

      Первым из ступора выходит милиционер Нечипоренко. Он берёт под локотки мэра и учительницу, спускает их с крыльца и подводит к гостям.

      Толкает онемевшую учительницу Золотаренко в бок. И та оживает. На английском языке:

      – Добро пожаловать, дорогие гости! Надеемся, что ваш визит будет удачным. Разрешите представить вам – мэр Анатолий Борсюк, шериф Нечипоренко…

      – Добрый день! – представляется на английском языке Гороховский. – Нафталий Гороховский и Берл Гутман.

      – Сердечно приветствуем! Разрешите документики! – говорит милиционер, а учительница переводит. Гости вручают паспорта. Милиционер крутит их. Передаёт для прочтения учительнице. – Извините, конечно, так сказать, а цель приезда?

      – Этнография. Нас интересует старое еврейское кладбище, – говорит Гороховский и вручает милиционеру ещё и свою визитную карточку.

      Учительница переводит и про кладбище. В толпе селян проносится: «О! Еврейское!» – и все с уважением смотрят на дряхлого деда.

      – Да! Еврейское. Ведь здесь жили евреи, – Гороховский произносит это уже на ломаном русском языке.

      В толпе селян опять вздох: «Говорит по-нашему!»

      – Ага! Знаете язык? – настораживается милиционер и неохотно, но возвращает паспорта.

      – Моя «мишпуха»…[10] Мой род. И бабушка и дедушка… То есть простые слова я складываю. И ещё студенты у меня сейчас. Они из Украины. Доброго здоровячка! – говорит он всем.

      На крыльце застыл дед Грицько. Он изумлён. Причём почему-то больше, чем все остальные. Всё происходящее видится ему в несколько мистическом виде. Ореолы вокруг фигур хасидов, звучание голосов с эффектом эха.

      А учительница как раз уже трижды представляет его гостям:

      – Директор гостиницы Григорий Панченко. Заслуженный агроном. Сейчас на пенсии.

      Но дед всё не приходит в себя. Его жена Парася щиплет его и шепчет в ухо:

      – Очнись, старый!

      Наконец-то дед Грицько спохватывается и жмёт руки гостям. Баба Парася тоже протягивает руку для пожатия. Но Гороховский шарахается от её руки, как от змеи.

      – У нас, у хасидов такое правило: «Не своё не трогаем», – оправдывая свой жест, говорит он громко на русском языке.

      По толпе селян снова прокатывается гул. А одна из женщин бьёт по затылку своего мужа:

      – Во! Нормальные люди! Не своё не трогают!

      Все понимающие смеются. Жора и Федька подхватывают чемоданы. Гороховский тихо на идиш Гутману:

      – Бэрэлэ! Смотри за вещами. Эти двое мне не нравятся.

      – Так вот же полицейский!

      – Не морочь голову. Полицейский!? Гиб акик![11] Ты же видишь, какая у него рожа! А пуным![12] Ха! Это ещё тот ганэф.[13]

      Милиционер старательно вслушивается. Толкает в бок учительницу. Та пожимает плечами: «Не понимаю». Зато по лицу деда Грицька пробегает тень улыбки. Видно, что-то понял. И милиционер отмечает это.

      А Гороховский извинительно улыбается и объясняет свой текст

10

Семья, родня (идиш).

11

Посмотри! (идиш).

12

Лицо. Здесь в значении «рожа» (идиш).

13

Бандит (идиш).