Микеланджело. Жизнь гения. Мартин Гейфорд

азы живописи именно под руководством Гирландайо; затем, три года спустя, Кондиви, полагаясь на сведения, полученные от самого Микеланджело, предпринял всевозможные усилия, чтобы только не признаться в этом, одновременно чуть не выставив себя на посмешище. Затем, через четыре года после смерти Микеланджело, во втором издании «Жизнеописаний» 1568 года Вазари совершил чрезвычайно необычный шаг. Он включил в новый вариант «Жизнеописаний» всю новую информацию, которую почерпнул у Кондиви, по временам еще и несколько искажая ее. Тем не менее Вазари явно почувствовал себя уязвленным, когда его соперник-биограф предположил, что он допускал ошибки. Он посетовал, будто Кондиви «утверждает, что иные, дела с ним [Микеланджело] не имевшие, наговорили о нем вещей, каких никогда и не было, пропустив многое, достойное быть отмеченным»[109]. Однако в данном случае Вазари располагал свидетельствами, подтверждающими его правоту. Он опубликовал договор между Гирландайо и отцом Микеланджело, который, хоть он и был впоследствии утрачен, Вазари некогда видел собственными глазами. Сей договор до сих пор хранится, замечает Вазари, в «книге Доменико, перешедшей ныне к его потомкам»[110]. Вазари процитировал текст контракта, согласно которому Лодовико отдавал своего сына на три года в обучение Доменико и его брату Давиду, а они в свою очередь обязались наставлять его в искусстве живописи и выплатить ему за это время двадцать четыре флорина.

      Остаются две нерешенные загадки, связанные с докучным «делом об ученичестве». Первая – почему договор датирован 1488 годом, хотя Микеланджело, очевидно, работал у Гирландайо в середине 1487-го? Есть несколько возможных объяснений. Не исключено, что, взбунтовавшись против воли отца, еще не достигший отрочества Микеланджело начал помогать Гирландайо в мастерской без его разрешения и в конце концов, прослужив у Гирландайо несколько месяцев, добровольно во всем признался, решив сделаться учеником живописца по всем правилам. А может быть, просто произошла путаница с датами, ведь первое апреля коварно подобралось к безумному флорентийскому Новому году, выпадающему на 25 марта.

      Еще более интригующим предстает желание Микеланджело скрыть столь незначительное обстоятельство почти полувековой давности и даже готовность солгать о нем. В старости он настаивал: «Я никогда не был ни живописцем, ни скульптором, как те, кто держит для этого мастерскую»[111], иными словами, не торговал своими произведениями и не опускался до поденщины. И тем более он не готов был признаться, что служил всего-навсего помощником в чужой мастерской.

      Существует и еще одна причина, объясняющая нежелание Микеланджело рассказывать о своем ученичестве. Он явно не хотел признаваться в том, что когда-то чему-то его научил хоть кто-то, а тем более другой художник, собрат по ремеслу (кое-что, как мы увидим, ему якобы открыли аристократы и поэты, но то другое дело). Кондиви вообще ни разу не упоминает о том, что Микеланджело обучался у кого-либо искусству скульптуры, живописи или графики.

      Более

109

Вазари Джорджо. Жизнеописание Микеланджело Буонарроти. С. 352–353.

110

Там же. С. 353.

111

Микеланджело Буонарроти. CCLXXVII / Пер. с ит. А. Г. Габричевского// Микеланджело Буонарроти. Указ. соч. С. 326.