Купите Рубенса!. Святослав Тараховский

вы – в долларах? – спросила вдруг Александра Ипполитовна.

      – Предпочитаете – в евро?.. – Константин располагающе улыбнулся. – Не вопрос, поменяем.

      И тут произошло нечто странное.

      Наступила долгая тишина. Глаза Александры Ипполитовны были рядом, и он увидел в них ужас. Такой же ужас плюс обездвиживающий страх он увидел в глазах Вари, невесты индуса.

      – Что-нибудь не так? – спросил он.

      – Мы-то думали, вы цену… в рублях, – негромко сказала Александра Ипполитовна.

      Константин похолодел, и сторонний наблюдатель мог бы увидеть теперь ужас в глазах у него. Он мгновенно понял весь кошмар случившегося недоразумения.

      – Так я… пожалуйста, – начал он и осекся, сказать ему было решительно нечего…

      Потому что, если перевести предложенные им доллары в рубли, получится что-то около четырех с половиной миллионов, то есть в тридцать раз больше, чем он должен был заплатить.

      Женщины переглянулись и без слов сообразили самую страшную для Константина вещь. Если этот даривший ирисы и рассыпавшийся в комплиментах тип был готов выложить за Боголюбова в тридцать раз больше, чем они просили, значит, картина стоит еще дороже, много дороже, и, значит, этот тип проходимец.

      Невеста индуса Варя на третьей минуте нарушила тишину и внятно, как приговор, произнесла: «Мама, не надо…»

      – Мы не продаем картину, Константин, – сказала Александра Ипполитовна. – Спасибо за предложение. Мы передумали.

      – То есть как?.. Почему?..

      Это была катастрофа. В горьком отчаянии, пытаясь их переубедить, он пустил в ход все свое красноречие. Приводил аргумент за аргументом, даже пытался обратить недоразумение в свою пользу: ведь он, в конце концов, предложил им в тридцать раз больше того, что они просили! Все было напрасно, Боголюбов уплывал, как уплывали в ночное море написанные им парусники…

      Ему была сухо предложена чашка чая, от которой он, все еще пытаясь склонить их на свою сторону, отказался. После чего ему было сказано, что час уже поздний и пора на покой. Он с тоской взглянул на Боголюбова и поднялся.

      Александра Ипполитовна и невеста индуса проводили его до крашенных коричневой половой краской дверей.

      Он пытался оставить им визитку с телефонами, они не взяли. Единственное, чего ему удалось добиться перед уходом, было ни к чему не обязывающее разрешение звонить и справляться о судьбе картины.

      Оказавшись на улице под холодным питерским дождем со снегом, он крупно сплюнул и проклял себя за собственную глупость.

      Нашел свою единственную и уникальную, с которой никогда не расстанусь. Сильно постарался. Так тебе и надо, кретин, подумал он и, не разбирая дороги, зашагал по лужам.

      Через день он был уже в Москве. Навалились дела, но перед глазами по-прежнему стояло перламутровое море и парусники под серебряным небом.

      Через неделю он позвонил. Варя говорила с ним формально и коротко. Сказала, что картина на месте, но они пока не думают ее продавать. Он просил передать наилучшие