Купите Рубенса!. Святослав Тараховский

в дом.

      Выйдя из блинной, он тотчас взял такси и назвал адрес. Поехали через Неву, мимо Петропавловки и «Ленфильма» в самый конец Каменного острова. По дороге тормознули у цветочного ларька, где он, на минуту задумавшись, купил ирисы. Расчет был точен и прост: розы – дороги и грубоваты, гладиолусы – пошлы, астры – безвкусны, ирисы же… нет такой интеллигентной дамы, которую бы не тронула изящная простота сине-фиолетовых цветов.

      Это был обычный питерский «колодец», старый, шестиэтажный дом с замкнутым четырьмя стенами, лишенным зелени двором, в котором не хотелось жить.

      Набрав код, он потянул дверь на себя, и она со скрипом поддалась. Из-под ноги шмыгнула кошка. Трехцветная, подумал он. К счастью.

      Подъезд пованивал гнилыми овощами и старой пылью. Лифта не было. Лампочки горели через одну, едва высвечивая щербатые, протоптанные ступени. Кайф, подумал он. В этом подъезде остановилось время.

      Вот и двустворчатая дверь с номером тридцать, крашенная-перекрашенная многолетними слоями коричневой половой краски. Вот и звонок, кнопка с двумя тонкими синими проводками наружу.

      Ему открыла некрасивая женщина лет сорока с тихим, виноватым взглядом.

      – Здравствуйте, – просто сказала она. – Я Варя. А это – мама.

      – Константин, – скромно сказал он.

      – Проходите, пожалуйста…

      Александра Ипполитовна стояла чуть в глубине коридора, глаза ее, посверкивая в полутьме, сверлили его на всю возможную глубину. Похожа на сову, осенило его, стопроцентная сова. Он переступил порог и вручил Варе ирисы.

      – Благодарю, – сказала она. – Наши с мамой любимые цветы…

      Пока действую без ошибок, подумал он.

      Коридор был огромен, пуст и уходил в темноту.

      – Проходите, Константин, – дала добро Александра Ипполитовна. – Раздевайтесь.

      Он аккуратно поставил на пол кейс с деньгами, сняв куртку и бейсболку, повесил их на крюк вешалки и успел оглядеться.

      Вопиющая бедность окружала его. Покосившаяся вешалка-модерн из грушевого дерева с четырьмя оставшимися крюками вместо восьми, застиранная салфетка на тумбочке под телефоном, черный, давно забывший о своей янтарно-восковой изначальности дубовый паркет и обои со следами старых протечек с верхнего этажа.

      Достоевская классика, подумал он. Зря приехал, зря деньгами в дороге рисковал. Ничего здесь быть не может, и Рита полная идиотка.

      Взяв кейс, он безо всякого энтузиазма шагнул за Варей и Александрой Ипполитовной.

      Переступил порог комнаты, поднял глаза и остолбенел.

      На противоположной стене висело то, ради чего он поехал бы не только сюда – в любую сторону света. Нет, даже не то, а много лучше того, о чем он мечтал и о чем говорила Рита.

      Он даже не приблизился к картине. Он все понял издалека.

      Великолепный, изумительный морской пейзаж Боголюбова.

      В его профессиональной голове автоматически врубился быстродействующий компьютер.

      120 на 180 сантиметров. Холст.