Убийственное лето. Себастьян Жапризо

часа спустя он стоит перед моей матерью на пороге дома, она уже умылась и оделась. Он переступает с ноги на ногу и говорит:

      – Мадам Девинь, не знаю, как вам лучше объяснить…

      Будто бедняжке нужны его объяснения. Я говорю и для него, и для нее:

      – Я буду жить у Монтеччари. Заберу свои вещи. Идем, Робер.

      Мы все втроем поднимаемся наверх. Он помогает мне выдернуть кнопки, которыми прикреплены к стене фотографии и плакат с Мэрилин. Моя комната белого цвета, ее полностью обставила мать. Он говорит:

      – В нашем доме у тебя такой не будет.

      Я складываю платья и белье в два чемодана. Мать не находит себе места, но не произносит ни слова.

      Когда мы выходим из дома, я говорю:

      – Черт! Моя ванна.

      И иду за ней в чулан. Говорю Пинг-Понгу:

      – Тебе все не унести.

      Он отвечает:

      – Скажешь тоже.

      И вот он идет – цинковая лохань на голове, внутри мои чемоданы. Я говорю матери:

      – Я люблю тебя больше всех на свете.

      Она отвечает:

      – Вот и нет. Это я люблю тебя больше всех на свете. Прощаю тех, кто причинил нам зло, раз ты есть, и благодарю Бога за то, что люблю тебя больше всех на свете.

      Я ей говорю, вся на нервах, и протягиваю к ней руки:

      – Я же буду здесь, в конце деревни. Ты же знаешь, где меня найти?

      Но она качает головой и говорит мне «нет».

      Когда мы с Пинг-Понгом идем по улице, это просто кино. Все, буквально все высыпали из домов с заспанными рожами, якобы подышать воздухом. Пинг-Понг шагает впереди, придерживая лохань на голове, а в ней – мои чемоданы. Я иду следом, в метре от него, несу своего мишку, фотографии, книгу и скатанный в трубку и стянутый резинкой плакат с Мэрилин. Когда мы проходим мимо Пако, говорю довольно громко, чтобы услышали:

      – Представляешь, что у них там стряслось, если они вскочили в такую рань!

      В мастерской шеф Пинг-Понга стоит у бензоколонки и говорит:

      – Возьми пикап, справишься быстрее.

      Но Пинг-Понг говорит:

      – Все нормально. Приду через четверть часа.

      Его Жюльетта, само собой, торчит у окна, но только запахивает халат, откуда вываливается ее внушительная грудь, и провожает меня недобрым взглядом. Не исключаю, что Пинг-Понг с ней разок переспал. А может, это она как раз думает, что ее муженек переспал со мной, поди разбери… Меня подмывает остановиться и сказать ей, что до этого почти что дошло как-то одним зимним вечером, но Генрих Четвертый – славный малый, а она его тогда со свету сживет.

      Но самый большой кретин – это Брошар. И жена его – такая же кретинка. Он спрашивает Пинг-Понга:

      – Что, переезжаем?

      Пинг-Понг отвечает:

      – Как видишь.

      В эту минуту она выходит из кафе и спрашивает Пинг-Понга:

      – Что, переезжаем?

      Пинг-Понг отвечает:

      – Спросите у мужа.

      И эта дура набитая поворачивается к мужу и говорит мерзким тоном:

      – Почему у мужа? Ты вообще тут при чем?

      Клянусь, если захочешь послушать, как порют чушь, то в этой деревне даже телик включать не нужно.

      В доме