Чайка. Антон Чехов

и со свечой.

      Войницкий. На дворе гроза собирается.

      Молния.

      Вона как! Héléne и Соня, идите спать, я пришел вас сменить.

      Серебряков (испуганно). Нет, нет! Не оставляйте меня с ним! Нет. Он меня заговорит!

      Войницкий. Но надо же дать им покой! Они уже другую ночь не спят.

      Серебряков. Пусть идут спать, но и ты уходи. Благодарю. Умоляю тебя. Bo имя нашей прежней дружбы, не протестуй. После поговорим.

      Войницкий (с усмешкой). Прежней нашей дружбы… Прежней…

      Соня. Замолчи, дядя Ваня.

      Серебряков (жене). Дорогая моя, не оставляй меня с ним! Он меня заговорит.

      Войницкий. Это становится даже смешно.

      Входит Марина со свечой.

      Соня. Ты бы ложилась, нянечка. Уже поздно.

      Марина. Самовар со стола не убран. Не очень-то ляжешь.

      Серебряков. Все не спят, изнемогают, один только я блаженствую.

      Марина (подходит к Серебрякову, нежно). Что, батюшка? Больно? У меня у самой ноги гудут, так и гудут. (Поправляет плед.) Это у вас давняя болезнь. Вера Петровна, покойница, Сонечкина мать, бывало, ночи не спит, убивается… Очень уж она вас любила…

      Пауза.

      Старые, что малые, хочется, чтобы пожалел кто, а старых-то никому не жалко. (Целует Серебрякова в плечо.)Пойдем, батюшка, в постель… Пойдем, светик… Я тебя липовым чаем напою, ножки твои согрею… Богу за тебя помолюсь…

      Серебряков (растроганный). Пойдем, Марина.

      Марина. У самой-то у меня ноги так и гудут, так и гудут! (Ведет его вместе с Соней.)Вера Петровна, бывало, все убивается, все плачет… Ты, Сонюшка, тогда была еще мала, глупа… Иди, иди, батюшка…

      Серебряков, Соня и Марина уходят.

      Елена Андреевна. Я замучилась с ним. Едва на ногах стою.

      Войницкий. Вы с ним, а я с самим собою. Вот уже третью ночь не сплю.

      Елена Андреевна. Неблагополучно в этот доме. Ваша мать ненавидит все, кроме своих брошюр и профессора; профессор раздражен, мне не верит, вас боится; Соня злится на отца, злится на меня и не говорит со мною вот уже две недели; вы ненавидите мужа и открыто презираете свою мать; я раздражена и сегодня раз двадцать принималась плакать… Неблагополучно в этом доме.

      Войницкий. Оставим философию!

      Елена Андреевна. Вы, Иван Петрович, образованны и умны и, кажется, должны бы понимать, что мир погибает не от разбойников, не от пожаров, а от ненависти, вражды, от всех этих мелких дрязг… Ваше бы дело не ворчать, а мирить всех.

      Войницкий. Сначала помирите меня с самим собою! Дорогая моя… (Припадает к ее руке.)

      Елена Андреевна. Оставьте! (Отнимает руку.)Уходите!

      Войницкий. Сейчас пройдет дождь, и все в природе освежится и легко вздохнет. Одного только меня не освежит гроза. Днем и ночью, точно домовой, душит меня мысль, что жизнь моя потеряна безвозвратно. Прошлого нет, оно глупо израсходовано на пустяки, а настоящее ужасно по своей нелепости. Вот вам моя жизнь и моя любовь: куда мне их девать, что мне с ними делать? Чувство мое гибнет даром, как луч солнца, попавший в яму, и сам