Чайка. Антон Чехов

      Действие второе

      Столовая в доме Серебрякова. Ночь. Слышно, как в саду стучит сторож.

      Серебряков (сидит в кресле перед открытым окном и дремлет) и Елена Андреевна (сидит подле него и тоже дремлет).

      Серебряков (очнувшись). Кто здесь? Соня, ты?

      Елена Андреевна. Это я.

      Серебряков. Ты, Леночка… Невыносимая боль!

      Елена Андреевна. У тебя плед упал на пол. (Кутает ему ноги.) Я, Александр, затворю окно.

      Серебряков. Нет, мне душно… Я сейчас задремал, и мне снилось, будто у меня левая нога чужая. Проснулся от мучительной боли. Нет, это не подагра, скорей ревматизм. Который теперь час?

      Елена Андреевна. Двадцать минут первого.

      Пауза.

      Серебряков. Утром поищи в библиотеке Батюшкова. Кажется, он есть у нас.

      Елена Андреевна. А?

      Серебряков. Поищи утром Батюшкова. Помнится, он был у нас. Но отчего мне так тяжело дышать?

      Елена Андреевна. Ты устал. Вторую ночь не спишь.

      Серебряков. Говорят, у Тургенева от подагры сделалась грудная жаба. Боюсь, как бы у меня не было. Проклятая, отвратительная старость. Черт бы ее побрал. Когда я постарел, я стал себе противен. Да и вам всем, должно быть, противно на меня смотреть.

      Елена Андреевна. Ты говоришь о своей старости таким тоном, как будто все мы виноваты, что ты стар.

      Серебряков. Тебе же первой я противен.

      Елена Андреевна отходит и садится поодаль.

      Конечно, ты права. Я не глуп и понимаю. Ты молода, здорова, красива, жить хочешь, а я старик, почти труп. Что ж? Разве я не понимаю? И, конечно, глупо, что я до сих пор жив. Но погодите, скоро я освобожу вас всех. Недолго мне еще придется тянуть.

      Елена Андреевна. Я изнемогаю… Бога ради молчи.

      Серебряков. Выходит так, что благодаря мне все изнемогли, скучают, губят свою молодость, один только я наслаждаюсь жизнью и доволен. Ну, да, конечно!

      Елена Андреевна. Замолчи! Ты меня замучил!

      Серебряков. Я всех замучил. Конечно.

      Елена Андреевна (сквозь слезы). Невыносимо! Скажи, что ты хочешь от меня?

      Серебряков. Ничего.

      Елена Андреевна. Ну, так замолчи. Я прошу.

      Серебряков. Странное дело, заговорит Иван Петрович или эта старая идиотка, Марья Васильевна, – и ничего, все слушают, но скажи я хоть одно слово, как все начинают чувствовать себя несчастными. Даже голос мой противен. Ну, допустим, я противен, я эгоист, я деспот, но неужели я даже в старости не имею некоторого права на эгоизм? Неужели я не заслужил? Неужели же, я спрашиваю, я не имею права на покойную старость, на внимание к себе людей?

      Елена Андреевна. Никто не оспаривает у тебя твоих прав.

      Окно хлопает от ветра.

      Ветер поднялся, я закрою окно. (Закрывает.) Сейчас будет дождь. Никто у тебя твоих прав не оспаривает.

      Пауза; сторож в саду стучит и поет песню.

      Серебряков. Всю жизнь работать для науки, привыкнуть