Лицей послушных жен (сборник). Ирэн Роздобудько

семечками! Я бы сидела в нем и ела семечки прямо оттуда!

      – Странно… – сказала я. – Совсем не помню таких желаний!

      – Плохо быть взрослым, – сочувственно сказала девочка, – ничего не помнить. Ходить в очках. Быть седым. Без зубов. И умирать.

      – И правда, нечему завидовать, – согласилась я.

      – Ага, а вот Ярик, глупый, хочет скорее вырасти. Каждый день измеряет себя линейкой, представляешь?! А я говорю, что он ни за что не вырастет!

      При упоминании о Ярике сердце мое забилось еще сильнее, я невольно погладила девочку по руке, ощущая ее живое тепло.

      – Он обязательно вырастет, – сказала я. – Обязательно.

      – А я – нет! – сказала девочка и снова уставилась в окно.

      Я вздохнула.

      – Тебе пора идти в свою кровать! – напомнила я.

      Девочка соскочила на пол. Немного постояла около меня.

      – Спокойной ночи…

      – Спокойной ночи…

      На пороге она оглянулась и спросила:

      – А почему ты так странно разговариваешь? Ты больная?

      Я растерялась.

      Но девочка по своей привычке не дала мне ответить, ответила сама:

      – Я знаю, почему ты не хочешь заводить ребенка: боишься, что он вырастет и станет таким, как ты.

      И исчезла за дверью.

      …Дети всегда вызывали у нее священный трепет.

      Сквозь их сморщенные личики просматривались будущие взрослые черты и даже характер. Ее бросало в жар, когда из четырехлетней милашки, которая колотила ногами по сиденью в метро и как будто случайно задевала ее своей липкой ладошкой, вдруг – на какую-то долю секунды! – выглядывала круглолицая блондинка, привыкшая колотить цепкими ладошками других без всяких извинений. Или в симпатичном, похожем на пекинеса мальчишке проступал образ волоокого балбеса, который ковыряет в носу, считая, что его никто не видит, а если и видит – млеет от счастья, как это было в детстве.

      У детей странный, зашифрованный язык. Они говорят «ням», «дюка» и «кака». У них резкие клоунские голоса, как будто пластинку пустили больше, чем на тридцать три оборота, и ужасные гримасы, которые многим кажутся смешными. Но если ночью приснится, можно считать, что попал в триллер Стивена Кинга.

      Дети жестокие. Они впиваются в волосы, как жевательная резинка – не оторвать. Они шлепают по щекам своих бабушек, и те, сдерживая слезы, говорят: «Золотко мое, бабушке бо-бо!»

      «Бо-бо!» Конечно, с ними никто не разговаривает по-человечески! «Бо-бо», «ко-ко», «ням-ням», «пи-пи» – и мир переполняется добровольными кретинами.

      Дети ненавидят друг друга. Даже могут убить, так как не ведают смерти. И убивают – дубасят песочными лопатками по головам, молотят ногами, неважно куда, пыряют карандашом в глаз, душат и общипывают, как курицу, любого, кто влез не в свою песочницу.

      Дети хитрые и коварные, они всегда знают, как добиться своего. Падают в лужу, сучат ногами, орут…

      Взрослые учат детей ненависти, так как говорят: «Вон тот дядя тебя заберет в мешок!» или: «Тетя тебя сейчас заколдует!»

      Если это не так, мысленно