Amor legendi, или Чудо русской литературы. Петер Ханс Тирген

дала ему представление о «русской душе»[116]. Обычно при конкретизации представлений немецкого писателя о русской литературе называют имена Толстого, Тургенева, Достоевского, Чехова и Мережковского. При этом совершенно не учитывается то огромное значение, которое Томас Манн придавал творчеству Гоголя. В своей статье «Русская антология» (1921) он утверждал:

      Со времен Гоголя русская литература комедийна – комедийна из-за своего реализма, от страдания и сострадания, по глубочайшей своей человечности, от сатирического отчаяния, да и просто по своей жизненной свежести; но гоголевский элемент комического присутствует неизменно и в любом случае. ‹…› Но что же дает русскому комизму эту по-человечески выигрышную силу? То, несомненно, что он происхождения религиозного – доказательством этому самый его литературный источник, Гоголь, создатель комической школы[117].

      По мнению Томаса Манна, именно в творчестве Гоголя берет начало то умонастроение, которое у Достоевского приняло вид «болезни и крестных мук», «адской боли, которая и вправду есть боль этой земли»[118]. Томас Манн считал, что именно Гоголю русская литература обязана угнетенностью, которая неизбежно следует из понимания того, что дьявольское начало – демоническое зло – в любой момент может оттеснить божественное благо и сотериологические обеты.

      Со своей стороны, и Ницше, другое главное событие в жизни Манна-художника, поместил Гоголя в, так сказать, галерею портретов предков – как он их называл, «великих поэтов». Ницше сравнивал Гоголя с Байроном, Леопарди и Клейстом, считая, что их «души, в которых обыкновенно надо скрывать какой-нибудь изъян», погрязли во «внутренней загаженности» и что их мучительная память неспособна что-либо забыть. По мнению Ницше, эти люди, «одной ногой завязшие в трясине»[119], живут под властью «постоянно возвращающегося призрака неверия», подобно «блуждающим болотным огням, притворяясь в то же время звездами», а «народ начинает называть их тогда идеалистами»[120]. Именно этот пассаж Ницше Томас Манн процитировал в своем предисловии к антологии русской поэзии Александра Элиасберга[121].

      Те, кто с текстами Гоголя накоротке, знают, что образы лужи, трясины и болота в них встречаются очень часто и весьма устойчивы. Так же, как в текстах Ницше, идея опустошения в прямом и переносном смыслах передана метафорической картиной Молоха, песчаной бури как воплощения зла, так и гоголевское творчество насквозь проникнуто описаниями заболоченных местностей и душ, погрязших в трясине мелочей, которые сливают воедино природные ландшафты и пейзажи души.

      III. Сверхчувствительность Гоголя

      Кем же был этот Николай Васильевич Гоголь, этот идеалист из окрестностей болота (Ницше) и писатель, положивший начало современной русской литературе (Томас Манн)? Попытаюсь предложить что-то вроде короткой психограммы. Не случайно личности и творчеству Гоголя посвящены многочисленные психоаналитические исследования. В истории

116

Манн Т. Путь на волшебную гору / пер. С. Апта. М.: Вагриус, 2008. С. 92.

117

Там же. С. 91 и след. (Курсив мой. – П. Т.)

Перевод С. Апта несколько отклоняется от смысла и лексики оригинала, ср.: «Mit einem Wort, von Gogol an ist die russische Literatur modern; es ist mit ihm alles auf einmal da, was seither so dichte Überlieferung in ihrer Geschichte geblieben ist: statt der Poesie der Kritizismus, statt der Naivität die religiöse Problematik und statt der Heiterkeit die Komik. Namentlich diese. Seit Gogol ist die russische Literatur komisch, komisch aus Realismus, aus Leid und Mitleid, aus tiefster Menschlichkeit, aus satirischer Verzweiflung ‹…›. Was ist es denn aber, was der russischen Komik diese menschlich gewinnenden Kräfte verleiht? Dies, ohne Zweifel, daß sie religiöser Herkunft ist, – an ihrer literarischen Quelle gleich, bei Gogol, ‹…› ist es nachzuweisen» («Одним словом, начиная с Гоголя русская литература современна; с ним вдруг явилось все, что с тех пор стало ее основной традицией: вместо поэзии – критичность, вместо наивности – религиозная проблематика, вместо веселости – смех. Особенно он. Начиная с Гоголя русская литература смеется – смеется, поскольку реалистична, поскольку исполнена страдания и сострадания, глубокой человечности и сатирического отчаяния ‹…›. Но что же сообщает русскому смеху такой подкупающий гуманизм? Несомненно, его религиозный генезис, очевидный уже у самых его (смеха) литературных истоков – у Гоголя». (Пер. мой. – Примеч. пер.)

118

Манн Т. Указ. соч. С. 92. В русле столь необъяснимого пренебрежения Гоголем со стороны исследователей творчества Томаса Манна весьма симптоматично то, что в изданном Г. Коопманом путеводителе по творчеству Томаса Манна (Koopmann H. Thomas-Mann-Handbuch. 3., aktualisierte Aufl. Stuttgart, 2001. S. 200–211 («Thomas Mann und die russische Literatur»), имя Гоголя упомянуто лишь вскользь.

119

Ницше Ф. Ницше contra Вагнер. «Слово берет психолог». § 2. (Курсив автора. – П. Т.)

120

Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. Отд. 9. § 269 // Ницше Ф. Сочинения: в 2 т. М., 1990.

121

Mann T. Einführung // Bildergalerie zur russischen Literatur. Ausgewählt u. / Hg. von A. Eliasberg. München, 1922.