Слава России. Елена Владимировна Семёнова

татары, кажется, не знали никаких иных занятий. Они чужды были ремеслам и земледелию, а потому в промежутках между походами и охотами маялись без дела, развлекаясь лишь стрельбой из лука, состязаниями друг с другом и выездкой коней. Иные, правда, все же держали скот, и это было единственное мирное занятие, которое татары себе позволяли. Все это было так не похоже на благочестивого и трудолюбивого русского человека, который летом – пахарь, зимой – ремесленник, а, когда настанет лихая година – воин…

      Иное впечатление производили на Константина татарские женщины. Помимо того, что именно на них лежали все хозяйственные заботы, они, как и мужчины, с малых лет ездили верхом и отменно стреляли из луков, которые носили при себе. Татары при всей грубости были весьма почтительны к своим женщинам. Их берегли, с ними советовались. Им позволялось даже вмешиваться и влиять на дела государственные. Умные и сильные натуры, татарские женщины выгодно отличались от своих мужчин. Так, по крайней мере, казалось Константину. И пример Баялун особенно убеждал его в этом. Эта женщина иногда пугала его, но чаще восхищала. Дважды он, пленник, заложник, сопровождал ее во время конных прогулок и не мог не восхищаться красотой и грацией этой неутомимой всадницы. Она любила лошадей. И любила сама укрощать их, не питая ни малейшего страха перед дикой необузданностью не знавших дотоле узды животных. А те… покорялись ее власти. Когда она мчалась по степи, то казалась единым целым с конем и ветром, и ветер, также покорствуя ей, далеко-далеко разносил ее гортанный, победительный крик. Она была прекрасна в эти мгновения! Прекрасна, как стихия, которой нельзя не подчиняться… И также пугающа… Можно ли удивляться, что сам хан Узбек смирял перед ней свой гнев и прислушивался к ее голосу? Он был похож на тех необузданных, бешенных жеребцов, которые могли бы растоптать на своем пути всякого, но вдруг покорялись этой ни на кого не похожей женщине.

      И все же юный княжич в глубине души робел своей покровительницы, хотя и стыдился признаться себе в этом. Рядом с ней он сам начинал себя чувствовать очередным конем, которого она объезжает – объезжает всего лишь для собственной забавы, пытаясь утолить неутолимую ордынскую, гаремную скуку и страсть собственной могучей, как сама природа, натуры. Это чувство неприятно досаждало Константину, и оттого ее ласки были тяжелы ему, угнетали его.

      – А знаешь ли ты, бедный мой княжич, что они послали убийц навстречу твоему отцу? – внезапно прервав песню, произнесла ханша.

      – Кто? – вскинулся княжич.

      – Кавгадый и Юрий. Они боятся, что князь приедет в Орду и изобличит их ложь. Они убеждают Узбека, что он не приедет… А он уже скоро будет здесь. Совсем скоро, если ваш Бог убережет его.

      – Откуда ты знаешь?

      – У Кавгадыя есть лазутчики, и они донесли ему о приближении князя. У меня тоже есть верные люди, и они донесли мне о вестях, полученных этим шайтаном, и о том, что убийцы уже скачут навстречу твоему отцу…

      Константин