Сказки и рассказы. Валентин Катаев

[16], устроили тир для стрельбы в цель. И во всех этих играх главную роль играла винтовка.

      Когда же из гимназии вернулся Жоржик Бибин и сказал Шурке: «Ну, давай винтовку, вот тебе семьдесят копеек, а тридцать получишь завтра», – Шурка схватился обеими руками за ружье, предусмотрительно юркнул в подъезд и оттуда крикнул:

      – А этого хочешь?

      И показал гимназисту дулю.

      – Тю-тю! – затюкали Колька, Горик и Митейка, сыпанув по асфальту в разные стороны, как горох.

      – Нашел дурака! За рубль такую вещь! Настоящую винтовку! Немецкую, из которой убить даже можно! Хо-орошую! Хи-трый…

      День пролетел незаметно.

VII

      Вечером Шурка с трудом заснул. Снилась ему война: папа, лошади, пушки, пестрые солдатики и винтовка – главнокомандующий. Несколько раз среди ночи он начинал что-то быстро и невнятно выкрикивать. Разбуженная мать подходила к нему, крестила и поправляла одеяло.

      – Набегался, нашалился, а теперь вот…

      А виновница всего этого, трофейная немецкая винтовка, косо и тяжело стояла в углу, царапая мушкой обои, как бы терпеливо дожидаясь своего часа.

      Конец 1914 г.

      Барабан

I

      На другой день после производства старших юнкеров[17] в офицеры, когда в оркестре освободилось много мест, я сказал:

      – Журавлев, возьмите меня в оркестр.

      Юнкер Журавлев, старший в оркестре, здоровый и плотный, но похожий на желторотого птенца, посмотрел на меня с удивлением и спросил:

      – На чем вы играете?

      – На большом барабане, – твердо соврал я.

      Журавлев знал, что я пишу стихи, и с игрой на барабане это у него не совмещалось. Он недоверчиво прищурился:

      – А вы умеете?

      – Умею.

      Журавлев почесал у себя за ухом, потом пытливо посмотрел на меня. У меня не хватило нахальства выдержать его честный, открытый взгляд, и я опустил глаза. Тогда Журавлев сказал:

      – Нет, Петров. Вы не умеете играть на барабане.

      – Да что ж там уметь? Ну бить колотушкой по этой самой, как ее… Тут, понимаете ли, для меня главное дело не барабан, а лишний час отпуска.

      У нас в училище музыканты пользовались лишним часом отпуска. Этот довод подействовал, потому что Журавлев глубоко вздохнул, вытащил из кармана помятую бумажку и записал в нее мою фамилию, а против фамилии написал слово «барабан». А когда вечером мы сидели на койках друг против друга и снимали сапоги, Журавлев вдруг сделал испуганные глаза и сказал:

      – Но слушайте, Петров, если вы только… это вам не стихи…

      Я понял, что дело идет о барабане, и сказал:

      – Не беспокойтесь.

      Через пять минут я высунул голову из-под одеяла. Меня тревожил один вопрос.

      – Журавлев, вы спите?

      – Сплю, – ответил Журавлев сердитым и заспанным голосом.

      – А скажите, я уже в это воскресенье могу записаться в отпуск на лишний час?

      – Можете, – буркнул Журавлев из-под одеяла и, вероятно, сейчас же заснул.

      Я же думал о той,

17

Юнкер – воспитанник военного училища.