Двое в декабре. Юрий Казаков

Соня сидела одна в углу, думала о своей жизни, презирала всех этих довольных и счастливых, пьяных, потных, презирала и жалела себя.

      Недавно она сшила платье, очень хорошее, темно-синее платье. Все хвалили его и говорили, что оно ей к лицу. И вот платье не помогло, и все осталось как было…

      Часа в три ночи Соня, всеми забытая, несчастная, с красными пятнами на щеках, вышла в сени и оттуда на крыльцо.

      Избы стояли черные. Деревня спала, везде было тихо, только из открытых окон избы, где гуляли, неслись в темноту пронзительные звуки гармошки, крики и топот ног. Свет пятнами падал на траву, и трава казалась рыжей.

      У Сони задрожал подбородок. Она закусила губу, но это не помогло. Тогда она сошла с крыльца, еле смогла дойти до березы, нежно белеющей в темноте, привалилась к ней плечом и зарыдала. Ей было стыдно рыданий, она боялась, что услышат, и, чтобы не услышали, зажала в зубы душистый платок. Но ее никто не слышал. «Ну, довольно! – говорила себе Соня, крепко закрывая глаза. – Ну, хватит же! Больше не надо! Нужно идти!» И она хотела идти, откачивалась от березы, а ноги не держали ее, и идти она не могла.

      – Что такое? – громко спросил кто-то сзади.

      Соня затаила дыхание, быстро вынула изо рта платок, вытерла о плечо лицо, не отпуская березы, стыдливо оглянулась. Это был Николай. Его качало; чтобы не упасть, он схватил ее за плечо. Рука его была перепачкана землей.

      – А! – пьяно сказал он. – Это вы? А я… на огороде… был. – Он качнулся и прижался к ней. – На свадьбу, сволочь, пригласил! – с усилием выговорил он. – А! Убью! Теперь все! Литром хотел откупиться… Врешь, гад! Меня не купишь!

      Николай заскрипел зубами и матерно выругался.

      – Вам плохо? – испуганно спросила Соня. – Хотите воды?

      – Кого? Мутит меня…

      Он оторвался от Сони и пошел за угол. Соне стало его жалко. Она принесла из сеней ведро воды, стала поливать ему на голову. Он покорно нагибался, фыркал, бубнил что-то невнятное.

      Потом с мокрой головой, в рубашке, он сидел на крыльце и курил, а Соня отмывала пиджак.

      – Вам легче теперь? – тихо спросила она, боясь, что кто-нибудь выйдет и увидит ее.

      – Малость полегчало… Чего это я вас раньше не видел? Я тут всех знаю.

      – Я редко хожу на гулянки.

      – А! Вы при школе живете?

      – При школе.

      – Провожу, желаете?

      Николай встал, надел пиджак, помотал головой и пошел в сени напиться.

      – Вы чего плакали-то? – спросил он, вернувшись. – Обидел кто?

      У Сони благодарно забилось сердце. Она опустила голову.

      – Нет, никто не обидел…

      – А то вы скажите! Если кто тронул, я ему, гаду, ребра поломаю!

      Николай взял Соню под руку, они перешли пыльную дорогу, свернули налево, пошли тропинкой мимо плетней и огородов. Роса уже пала, трава была мокрой.

      Соне хотелось смеяться. Она была для себя сейчас как чужая. Ей хотелось положить голову Николаю на плечо, но она стыдилась этого желания, а когда Николай, качнувшись, прижимался