Басад. Ян Росс

у нас называется.

      В Израиле меньше двадцати градусов – это уже холодно. А если, чего доброго, раз в пять лет выпадет снег – и вовсе стихийное бедствие. Страна замирает. Автобусы не ходят. Дети в школу ни ногой. А взрослые высыпают из прожженных кондиционерами офисов и, как маленькие, играют в снежки.

      – Уй, на улице так холодно, – говорит она. – Давай… мм… только не пойми меня неправильно, – короткая заминка для сохранения видимости приличия, – давай-ка встретимся у меня. Ты не против?

      Я, понятное дело, не против.

      Приезжаю, звоню, она дистанционно открывает ворота во дворик и спускается ко мне. Я не сразу понимаю зачем. Спускаться кажется несколько лишним, разве что она собиралась внести меня в дом на руках.

      Поднимаясь по лестнице, она вертит передо мной попкой в облегающих кожаных штанах, предоставляя возможность оценить аппетитность ее форм и тонкость тактического хода. Задница у нее действительно что надо – особенно в таком ракурсе и обтянутая тугой черной кожей.

      – Как хорошо, что ты приехал! – объявляет она с порога. – Сегодня пятый день Хануки13. Мы должны зажечь свечи.

      Мы, а точнее – я, под ее руководством, по всем правилам Галахи14 – как мужчина, зажигаю ханукальные свечи. Потом она, с той же церемонностью и серьезностью, с которой зажигались свечи, достает и вручает мне косяк. Я раскуриваю, отдаю обратно.

      Она затягивается и начинает обходить стойку, на которой между нами горит ханукия15. Движется медленно, но неотвратимо, словно по тонкому льду, где нельзя останавливаться. На лице ее отсветы свечей, а на губах лукавая улыбка.

      Когда она оказывается напротив меня, тень от распущенных волос скрывает ее черты. В зубах подрагивает огонек косяка, и в глазах пляшут его блики. Я откидываюсь на стойку и медленно провожу ладонями по холодной мраморной поверхности, выпрямляя руки и вбирая взглядом эти сумасшедшие искры. Она невыносимо плавно приближается вплотную. Я лишь крепче стискиваю пальцы. Ее бедра касаются моих. Я вдыхаю ее запах. Она вынимает изо рта косяк, наклоняется и, щекоча мою шею кончиками волос, шепчет на ухо охрипшим голосом:

      – А если мы… сейчас немного пошалим… – я чувствую горячее прерывистое дыхание, – у нас еще будут долгие разговоры в ночь… – ее ногти царапают кожу, – о музыке, о лирике, о литературе… Ты ведь любишь… – ногти жадно впиваются в мой загривок, – ты ведь любишь литературу?

      Она увлекает меня в спальню. Сбрасывает на пол пуховое одеяло, и сразу становится жарко и как-то… тесно. И косой дождь все лупит и лупит по запотевшим окнам.

      Потом мы курим, стоя босиком на ледяном полу, она прижимается ко мне и глядит на бегущие по стеклу капли, а рядом на полке, где не осталось живого места от потрепанных книг, обнаруживается Венечка Ерофеев. “Москва – Петушки” в переводе на иврит кажется мне чем-то невообразимым. Я смеюсь, и она смеется вместе со мной, мы смеемся и не можем остановиться.

      Я нахожу книжку ее стихов, перелистываю, вчитываюсь,

13

Ханука – восьмидневный праздник в память об освобождении и очищении Храма.

14

Галаха – совокупность законов и установлений иудаизма, регламентирующих религиозную, семейную и общественную жизнь верующих евреев.

15

Ханукия – ханукальный светильник, который зажигают в течение восьми дней праздника.