Веркина война. Чирок. Анатолий Крикун

словцо с которым он обращался к неумёхам и любителям передохнуть за чужой счёт, когда другие напрягают все жилы и мышцы. Старики и бабы только посмеивались, а молодёжь такое воспитание понимало лучше, чем наказание лишением в бухгалтерских отчётах отметки лишения трудодня. И люди в бригаде и весь скот, и землю, и инвентарь были под его ответственностью и отказаться он не мог, поскольку жена- передовая доярка, своей работой добилась ордена, числилась кандидатом в члены ВКПб и была в Москве на всесоюзной сельскохозяйственной выставке со своей коровой рекордсменкой. Как тут откажешься – из дома попросят и сельчане засмеют и обидятся. Война многое меняла и в жизни и в мыслях. Кряхтел и войну проклинал, но как добрая колхозная кляча колхозный воз тянул и ждал, чтоб какого- либо калеку с войны грамотного в село занесло, а самому опять к лошадям пристать и хомут со своей шеи снять. С лошадьми полегче общий язык найти чем с людьми, особенно с языкастыми бабами.

      Бригадир поднял свой незамутнённый взгляд на ввалившуюся в контору извозную команду. Помещение наполнилось шумом и теплом человеческих тел. В нём, кроме стола и табурета были две скамьи вдоль голых стен и большой липовый шкаф с бумагами. Шкаф был добыт из раскулаченного хозяйства и забит бумагами. Там же находился закопчённый чайник, большая кружка и тарелка с ложкой. Внизу приготовлены были самокатаные, мягкие валенки с галошами, загодя приготовленные к холодам. Меж окон с запылёнными стёклами висели портреты Карла Маркса и Сталина. Портрет основателя мирового коммунистического движения потемнел и пожелтел от времени и табакокурения, подпорчен мухами, а портрет вождя был в рамке под стеклом и избавлен от пыли. В глушь эту большое начальство не заглядывало, а начальство местное видело и не такое. Одинокий плакат «Родина-мать» маячил яркими красками на стене. Все вопросы местного значения приходилось решать бригадиру и все распоряжения сверху решать самому (глупых распоряжений стало меньше, а ответственности больше). Все вошедшие ждали приказа. Взгляд бригадира остановился на Верке. У неё замерло сердце.

      – Вот ты, старшей и поведёшь свой отряд, – указал пальцем на Верку бригадир оцепеневшей девушке. -Знаю я тебя, да и послать больше некого, прежний начальничек приболел и самогоном лечится, а ты и розовощёка и толкова, не малая девчёнка теперь. Парнишки уже дорогу знают, не в первый раз гоняю их. Ты и в возрасте перед ними и наказал я им строго тебя Вера Ивановна слушать и отца твоего знал, а девчата подружки твои, командуй ими. Бумаги накладные, что дам, береги, отдашь кому следует и за весами смотри когда принимать хлеб будут. Назад отчёт бумажный привезёшь с печатью. Небось зерно по дороге не растрясёте и не сожрёте. Два каравая чёрного хлеба вам выдам, да масла фунт. Из дома вас тоже снабдили, отказов не приму и по всей строгости военного закона спрошу. Понятен приказ? Вразнобой ответили: – Понятен.

      Верка,