Только роза. Мюриель Барбери

секущее лезвие – но на что? – и из того, что должно быть болью, не родится острое наслаждение. Она сделала еще глоток пива, попробовала красное сашими (Fat tuna[20], – сказал он), которое потрясло ее чувства; сколько удовольствия, рожденного из простоты, восхитилась она, а официантка уже несла жареную рыбу. Она не совладала с палочками, пытаясь отделить мясо, сосредоточилась, в конце концов выработала медленную, тщательную стратегию и победила. Вкус у рыбы был тонкий, есть больше не хотелось, ею овладел непривычный покой.

      Они вернулись домой. Там их ждал мужчина, европеец. Он вежливо приветствовал ее, когда она зашла в комнату с кленом. Рядом, скрестив руки на своих пионах, стояла Сайоко и смотрела на нее. Роза молчала. Мужчина сделал шаг в ее сторону. Она заметила, что он двигается по-особенному, рассекая ставшее как будто жидким пространство и словно плывя между двумя водами реальности. А еще она обратила внимание на его светлые глаза, синие или зеленые, и на перерезающую лоб морщину.

      – Меня зовут Поль, – сказал он. – Я был помощником вашего отца.

      Поскольку она промолчала, он добавил:

      – Возможно, вы не знаете, что он торговал произведениями искусства?

      Она отрицательно покачала головой.

      – Произведениями современного искусства.

      Она огляделась.

      – Не вижу здесь ничего современного, – сказала она.

      Он улыбнулся:

      – Существует много разновидностей современного искусства.

      – Вы француз?

      – Бельгиец. Но живу здесь уже двадцать лет.

      Она прикинула, что они ровесники, и задумалась о том, что могло в двадцать лет привести его в Японию.

      – Я изучал японский в Университете Брюсселя, – сказал он. – Приехав в Киото, я познакомился с Хару и начал работать на него.

      – Вы были друзьями? – спросила она.

      Он заколебался.

      – Он был моим наставником, но под конец, да, можно сказать, что мы стали друзьями.

      Сайоко обратилась к нему, в ответ он кивнул и знаком предложил Розе устроиться за низким столиком слева от клена. Она села с ощущением, что жизнь вытекает из нее, как из проколотого шарика. Сайоко принесла чай в глиняных шероховатых чашках, бугристых, как вспаханная земля. Роза повертела свою в ладонях, погладила ее неровности.

      – Кейсукэ Сибата, – сказал Поль.

      Она подняла на него непонимающий взгляд.

      – Гончар. Хару был его представителем больше сорока лет. Кроме того, он поэт, художник и каллиграф.

      Он отпил глоток чая.

      – Вы не слишком устали? – спросил он. – Я хотел бы обсудить вместе с вами ближайшие дни, так что скажите мне, как вы себя чувствуете.

      – Как я себя чувствую? – повторила она. – Мне кажется, усталость – это не главный показатель.

      Он посмотрел ей в глаза. Она смутилась и умолкла.

      – Разумеется, – сказал он, – и мне все же хотелось бы знать. Про остальные показатели мы еще подробно поговорим.

      – С чего вы взяли, что я хочу разговаривать? – спросила она с запальчивостью, о которой тут же пожалела.

      Он ничего

20

Жирный тунец (англ.).