Кыш и я в Крыму. Юз Алешковский

лежал под самодельным тентом и дрыгал от скуки ногами.

      – Тебе нравится вот так отдыхать каждый день? – спросил я у мамы.

      – Конечно. А тебе?

      – Мне скучно. Прямо зубы ломит от скуки!

      – Бери с собой книгу. Ты же привёз сказки Пушкина.

      – На солнце трудно читать. Я их дома почитаю.

      – Надо тебе купить тёмные очки.

      – Лучше купи мне маску и ласты, – попросил я.

      – Сначала научись плавать, – сказала мама.

      Вдруг из моря её окликнул папа:

      – Ирина-а!

      Мама взмахнула рукой и поплыла к папе. Держась за оранжевый шар-поплавок, они кричали мне:

      – Алё-ё!

      – Эгей!

      Они плавали наперегонки, пока над всем пляжем не загремел голос из репродуктора:

      – Отдыхающий Сероглазов! Немедленно вернитесь на лечебный пляж! И приступайте к процедурам! Повторяю: отдыхающий Сероглазов!..

      К папе направился катер, но папа быстро поплыл обратно, и диктор замолчал.

      15

      Я лежал под тентом, размышляя о краже огурцов, исцарапанном Геракле и изрезанной скамейке, и понял, что настал подходящий момент для разговора с Василием Васильевичем. Всё же он настоящий сыщик и научит меня расследовать преступления.

      Я сказал маме:

      – Вон в заборе щель. Я пойду к папе, он что-то хотел мне сказать, а ты покупайся и позагорай. Ладно?

      – Иди, но ненадолго. И в море не лазить!

      Кышу я велел ждать в тенёчке, но он и не рвался со мной. Положив голову на лапы, он ждал, когда из-под камня покажется крабик.

      16

      Я пролез через щель в заборе на лечебный пляж. Здесь лежали на деревянных лежаках под маленькими тентами одни мужчины. Почти все они молчали и о чём-то думали или читали, а если говорили, то тихо.

      Я залез на волнолом и стал высматривать папу. Но его не было ни в море, ни на лежаках. Я подошёл к лежакам, на которых лежали Федя, Василий Васильевич, Торий и Милованов.

      Милованов с большим выражением читал чьи-то стихи:

      И там, где мирт шумит

      над падшей урной,

      Увижу ль вновь

      сквозь тёмные леса

      И своды скал,

      и моря блеск лазурный,

      И ясные, как радость, небеса…

      – Слеза!.. Форменная слеза! – сказал дрогнувшим голосом Федя. – Верите, товарищи, ведь я и сам так думаю! Смотрю вот на это море, на горы, на, так сказать, рай земной и думаю: как мне своими словами воспеть красоту? Ведь разрывает же меня от неё на части! Разрывает! Но вот воспеть не могу…

      – Я думал, ты состоишь из одних мускулов, а в тебе, оказывается, теплится Дух! Раздувай его! – Милованов хлопнул Федю по огромному, как у Геракла, плечу. – А вы, Торий, что скажете? Как вам эти стихи?

      – По-моему, в них нет ничего особенного, – заметил Торий. Он, как всегда, играл сам с собой в шахматы. – Констатация очевидного. Перечисление красот. Только ритмично организованное. «Своды скал, блеск моря» и, разумеется, вопрос: «Увижу ль вновь?» Все его себе задают, уезжая из