Парусники. Иллюстрированный путеводитель. Андрей Поспелов

про меня или еще про кого?

      – Все про тебя, – честно ответил Валерик.

      – А почему разными цветами?

      – Чтоб удобней, – пояснил сын. – Красным – то, что дедушке рассказывать, синим – что маме.

      – А черным? – мрачно поинтересовался родитель. – Это для кого?

      – Не знаю. На всякий случай, вдруг пригодится…

      Федор Иванович задумчиво взвешивал зеленую книжицу на ладони, потом разодрал в клочки и выбросил в мусорное ведро. Перекурив, подозвал Валерика, глянул по-новому, с интересом:

      – А у тебя голова ничего… Варит. – Говорил по-новому, как со взрослым. – Только на своих не приучайся катать… Не дело!

      Похлопал по плечу, улыбнулся каким-то потаенным мыслям, вынул из потертого кошелька трехрублевку.

      – На, купишь, чего захочешь…

      Такого отродясь не случалось, и Валерик понял, что с этого дня отношения отца и сына коренным образом переменились. И точно – ни наказаний, ни упреков; бесследно и навсегда растаял образ зловещего эвакуатора. Так закончился первый страх Валерика Золотова.

      Он было хотел купить новую книжку, да передумал: память у него отличная, а отец под боком, весь на виду.

      Правда, лет через пять, в восьмом классе, пришлось-таки завести общую тетрадь (он почему-то снова выбрал зеленый переплет), аккуратно разграфить листы и привезенной дедом из Италии четырехцветной шариковой ручкой – невиданным никелированным чудом, приводившим в изумление соучеников, – вести учет их провинностей. Мера была вынужденной: удержать в памяти сведения обо всех тридцати одноклассниках Валерик просто не мог.

      Учился Валерик неровно: то легко повторит запомнившееся на предыдущем уроке и получит пятерку, то проваляет дурака и, поскольку дома учебников обычно не открывал, так же легко схлопочет двойку. Точные науки вообще не осиливал, не скрывал этого, даже кокетничал – дескать, у меня гуманитарный склад ума! Общественные дисциплины тоже не учил: нахватывался вершков из газет и радиопередач, умел подолгу разглагольствовать и считал, что этого достаточно. Некоторым учителям импонировала его манера держаться, говорить уверенно и свободно, не соглашаться с доводами учебника, затевать дискуссии. Другие искали глубоких знаний, не находили и, раздражаясь, считали его демагогом, пустышкой с хорошо подвешенным языком. В результате Золотов выглядел фигурой противоречивой: двойки соседствовали с пятерками, иногда в учительской вспыхивали вокруг его фамилии мудреные педагогические споры.

      Самому ему нравилось выделяться из однородной ученической массы, может, поэтому и сделал ставку на спорт. В девятом классе подходил к первому взрослому разряду, стал одной из достопримечательностей школы: грамоты, кубки, статьи в местной газете.

      Несмотря на все достижения, друзей или просто хороших товарищей не было ни одного: одноклассники предпочитали держаться на расстоянии. Золотов злился, про тетрадку в зеленом переплете никто не знает, да и не ведет он ее давно, занят, а главное – необходимости нет… Как же они