Вольное царство. Государь всея Руси. Валерий Язвицкий

была построена с тесовой крышей на четыре ската, с одной, похожей на шлем, низкой главой. Глава и железный восьмиконечный крест резко чернели на золотом, будто расплавленном небе.

      В этот миг поразила его странная тишина на селе, где на десятке дворов с бревенчатыми, крытыми соломой избами было безмолвно, как среди могил на кладбище.

      – Может, по лесам разбежались, – невольно прошептал Иван Васильевич, – может, в полон всех угнали.

      Дрогнув всем телом от неожиданно громкого галочьего крика и писка, он стал смотреть на купол маленькой церковки. Стайка черных птиц закружилась около креста, стараясь усесться на нем, но всем не хватало места. Трепеща крыльями, вновь подлетавшие птицы тщетно пытались как-нибудь прицепиться, но срывались, сталкивали других и вдруг всей стаей с резкими криками и гомоном опять взлетали вверх и долго кружились над куполом.

      Что-то знакомое, но еще непонятное мерещилось Ивану Васильевичу, и вот – словно кто пропел ему в уши тихо, но ясно и четко:

      «Хоть с погоста прилети да черной галочкой…»

      Сжалось вдруг от тоски и боли его сердце. Увидев чуть заметный огонек в слюдяном окошечке церкви, то ли от лампады, то ли от свечи, перекрестился он и громко прошептал:

      – Упокой, Господи, душу рабы Твоея Марии…

      Утром, как только проснулся великий князь, стремянный Саввушка, подавая ему умываться, доложил:

      – Ночесь, государь, боярин Коробьин, а с ним посадник псковский Никита Ларионыч…

      – Где они?

      – У Степан Тимофеича. Приказал он, государь, как пробудишься, тобе сказать…

      – Сей часец собери здесь мне трапезу да пошли из сторожи, кто посмышленей, к дьяку Бородатому. Государь, мол, велит после раннего завтраку быть у него с послами. Коробьин же пусть немедля придет.

      Кузьма Коробьин пришел почти к самому началу завтрака. Иван Васильевич принял своего боярина приветливо, предложил хлеба-соли, а когда тот отказался, говоря, что уже позавтракал, все же усадил за стол и угостил медом.

      – За здравие твое, государь, – воскликнул Коробьин, – да продлит Господь твои годы на благо Руси православной!..

      Великий князь, чокнувшись с боярином, молвил:

      – Спасибо, Кузьма Петрович, сказывай, как псковичи хвостом вертели и чем ты их подвигнул?

      – Подвигнул яз их страхом твоего борзого похода. Как токмо узнали, что ты уже близко, а Холмский у самого Ильмень-озера, у Коростыни новгородскую рать побил, так и засновали во все стороны, яко муравьи круг кучи своей растоптанной.

      Иван Васильевич засмеялся.

      – А после Шелони-то и послов враз отослали ко мне, – проговорил он. – Еще при Шибальцеве они собираться начали.

      – Истинно, государь, – продолжал Коробьин, – десятого еще июля, на Финогена, в поход пошли. Воеводой же ими поставлен князь Шуйский, сын наместника, князя Василия Федорыча. С ним же четырнадцать посадников