Жизнь Клима Самгина. Максим Горький

с веселыми бабами. Он пытался поговорить с Климом, но Самгин встретил эти попытки сухо.

      Сквозь все это мутное и угнетающее скукою раза два мелькнул Иноков с голодным, суровым, лицом. Он целый вечер грубо и сердито рассказывал о монастырях, ругал монахов глухим голосом:

      – Католики дали Кампанеллу, Менделя, вообще множество ученых, историков, а наши монахи чугунные невежды, даже сносной истории русских сект не могут написать.

      И спрашивал Спивак:

      – А почему секты еврействующих есть только у нас да у мадьяр?

      – Оригинальный парень, – сказала о нем Спивак, а Варавка предложил ему работу в конторе, но Иноков, не поблагодарив, отказался.

      – Нет, мне учиться надо.

      – А – чему вы учитесь?

      Иноков нелепо и без улыбки ответил:

      – Прохождению жизни.

      И в тот же вечер исчез, точно камень, упавший в реку.

      Клим Самгин никак не мог понять свое отношение к Спивак, и это злило его. Порою ему казалось, что она осложняет смуту в нем, усиливает его болезненное состояние. Его и тянуло к ней и отталкивало от нее. В глубине ее кошачьих глаз, в центре зрачка, он подметил холодноватую, светлую иголочку, она колола его как будто насмешливо, а может быть, зло. Он был уверен, что эта женщина с распухшим животом чего-то ищет в нем, хочет от него.

      – У вас – критический ум, – говорила она ласково. – Вы человек начитанный, почему бы вам не попробовать писать, а? Сначала – рецензии о книгах, а затем, набив руку… Кстати, ваш отчим с нового года будет издавать газету…

      «Зачем ей нужно, чтоб я писал рецензии?» – спрашивал себя Клим, но эта мысль улыбалась ему, хотя и слабо.

      В те дни, когда неодолимая скука выталкивала его с дачи в город, он вечерами сидел во флигеле, слушая музыку Спивака, о котором Варавка сказал:

      «Человек для водевиля».

      Медленные пальцы маленького музыканта своеобразно рассказывали о трагических волнениях гениальной души Бетховена, о молитвах Баха, изумительной красоте печали Моцарта. Елизавета Спивак сосредоточенно шила игрушечные распашонки и тугие свивальники для будущего человека. Опьяняемый музыкой, Клим смотрел на нее, но не мог заглушить в себе бесплодных мудрствований о том, что было бы, если б все окружающее было не таким, каково оно есть?

      Иногда его жарко охватывало желание видеть себя на месте Спивака, а на месте жены его – Лидию. Могла бы остаться и Елизавета, не будь она беременна и потеряй возмутительную привычку допрашивать.

      – Как вы понимаете это? – выпытывала она, и всегда оказывалось, что Клим понимает не так, как следовало бы, по ее мнению. Иногда она ставила вопросы как будто в тоне упрека. Первый раз Клим почувствовал это, когда она спросила:

      – Вы не переписываетесь с братом?

      – Почему вы знаете?

      – Я – спрашиваю.

      – Но так, как бы уже знаете, что не переписываюсь.

      – А –