Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная. Татьяна Николаевна Зубачева

И потом домой. На Новую улицу. В свой дом.

      Эстер сладко вздохнула и потянулась под одеялом. Как всё быстро, как стремительно всё совершилось. Будто с горки сбежала. Ну… ну всё, пора вставать. Хоть и хочется ещё полежать, понежиться и помечтать, но пора. Она откинула одеяло и встала. В одной рубашке босиком подошла к окну и отдёрнула штору. И комнату залил утренний золотистый свет.

      – Мам, – сонно позвала Рут, – уже утро?

      – Да, – ответила, не оборачиваясь, Эстер. – Если хочешь, вставай.

      Рут вздохнула и, зарываясь в подушку, ответила:

      – Я ещё поваляюсь.

      Обычно Эстер ей это не разрешала, но сегодня, в такой день…

      – Хорошо.

      Удивлённая её согласием, Рут села в постели.

      – А почему?

      Эстер наконец оторвалась от окна и рассмеялась.

      – Потому что потому.

      И вполне удовлетворённая ответом, Рут опять нырнула под одеяло. Но лежать ей быстро расхотелось, она вылезла из кровати и в пижамке зашлёпала на кухню.

      – Мам, а чего…?

      – А чего ты неумытая и неодетая? – не дала ей договорить Эстер.

      И Рут облегчённо вздохнула: мама была обычная, как всегда.

      После завтрака Эстер собиралась за платьем, но Рут заявила, что пойдёт с ней. Все её куклы и игрушки уже там, здесь ей играть не во что. Эстер пришлось согласиться, что сидеть одной дома дочке скучно, а оставить её играть на улице – так потом отмывать замучаешься, а время сегодня дороже денег. И они пошли вместе.

      Колетт Перри утверждала, что она француженка, по крайней мере наполовину, и с ней никто не спорил, хотя она больше походила на трёхкровку. Но шила она хорошо, ловко делая из дешёвой материи и блёсток сногсшибательные туалеты. А уж из чего-то приличного она просто чудеса творила.

      Платье было не белым и не серым, а нежно-жемчужным, переливчатым. Нижняя юбка из той же ткани, длинная с оборкой до пола, делала его свадебным, а без неё – элегантное платье для визитов, и юбку можно носить отдельно, как просто нарядную.

      – Спасибо, Колетт, – Эстер медленно оглядывала себя в большом трёхстворчатом зеркале.

      – Да, мой бог, Эстер, – Колетт по-свойски подмигнула ей в зеркале, – такой шанс раз в жизни выпадает, я же понимаю. Как покажешься в первый раз, так потом и пойдёт, уж поверьте, мы, француженки, в этом понимаем. Говорят, что мужчину надо удивлять, ну, чтоб не остыл, вы понимаете, а я скажу, что мужчины – толстокожи, как слоны. Его надо удивить один раз, но так, чтобы хватило надолго, чтоб как обалдел, так и не очухался. А каждый раз новое выдумывать, так обязательно где-нибудь, да дашь промашку.

      Эстер слушала её болтовню и улыбалась своему отражению, узнавая и не узнавая себя.

      – Мам, ты так и пойдёшь? – подала голос Рут.

      – Не сейчас, – ответила Эстер.

      И вздохнула: так не хотелось снимать эту роскошь. Но Колетт уже хлопотала с коробками: для платья, для юбки, для цветов.

      – Мой бог! – ахнула Эстер. – Как я донесу?!

      – Мам, я цветы возьму, – предложила Рут.

      – Хорошо, –