Чудеса в решете (сборник). Аркадий Аверченко

жертв!

      – Жуткая вещь! – заметил Незапяткин, с тревогой поглядывая на меня.

      – А еще бы!

      – Самое скверное то, – сказал незнакомец, – что вагоны понастроены этакими закоулочками. Вот так, как мы сидим, – случись столкновение – пиши пропало!

      – Почему?

      – А как же! Смотрите: наши коленки почти упираются в стенку вагона. Представьте себе, на нас налетел поезд! Сейчас же стена соседнего вагона хлопает по нашей стене, a наша стена по нашим собственным коленям. Давление в несколько сот атмосфер.

      – А что же… случится? – тихо спросил Незапяткин, поглядывая на стенку вагона широко открытыми глазами.

      – Как что? Ноги ваши от удара моментально вонзаются в ваш живот, выдавливают оттуда печень, кишки, и вы складываетесь, как подзорная труба. Да-с, знаете… Неприятно почувствовать собственную берцовую кость в том месте, где определено природой быть только легким и сердцу.

      Мы, подавленные, молчали.

      – Таз, конечно, вдребезги. В куски. И самое ужасное, что с этого рода увечьями живут еще по три, четыре дня.

      – Ну, a предположим, – спросил Незапяткин, – если пассажир в момент столкновения стоял в коридоре? Опасность для него такая же?

      – Ничего подобного. Вы сами понимаете, что опасны не боковые стенки, a передняя и задняя. Я знал в Новоузенске одного человека, который, единственный из сотни, остался жив только потому, что бродил во время крушения по коридору вагона. Семенов его фамилия. Электротехник.

      Мы с Незапяткиным молча поглядели друг другу в глаза и, без слов, поняли один другого.

      Посидели для приличия еще минуты три, a потом я сказал:

      – Совсем нога затекла. Пройтись, что ли.

      – И я, – вскочил Незапяткин. – Пойдем покурим.

III

      Когда мы вышли в коридор, Незапяткин сказал, подмигнув:

      – А ловко я это насчет курения ввернул. Так-то просто – было неудобно выйти. Он мог бы подумать: трусы, мол. Испугались. Верно?

      – Конечно.

      – А у него, однако, дьявольские нервы. Действительно, сознавать, что каждую минуту тебя может исковеркать, зажать, как торговую книгу в копировальном прессе, – и в то же время хладнокровно рассуждать об этом.

      – Посмотри-ка, что он делает?

      Незапяткин пошел взглянуть на нашего сумасброда и, вернувшись, доложил:

      – Лежит чивой-то на диване с закрытыми глазами.

      – Давай станем тут. Ближе к средине.

      – А симпатичный он. Верно?

      – Да. Милый. Такой… предупредительный.

      Чем дальше, тем душнее было в вагоне. Чувствовалось приближение юга.

      – Что, если мы откроем окно? – прервал я. – В степи такая теплынь.

      – Не открываются окна. Вагон еще на зимнем положении.

      – Постой… А вот это окно! У него, кажется, эта задвижка еле держится. Ну-ка, потяни.

      – Ножичком бы. Не увидит никто?

      – Ничего. Потом скажем, что нечаянно.

      Рама с легким стуком упала – и нам в лицо пахнула сладкая прохлада напоенной ранними весенними ароматами степи.

      – Какой воздух! Чувствуешь? Вот что значит Кавказ!

      – Бальзам!

      Мощные