Чёрный Янгар. Карина Демина

нага, и если в храме Кеннике нагота представлялась мне чем-то естественным и правильным, то теперь мне было стыдно. Жаль, что волосы мои не столь пышны, чтобы стать плащом.

      Янгар оделся, подтянул голенища сапог, нож в ножны опустил и медленно, как-то слишком медленно, точно опасаясь сорваться, повернулся ко мне.

      Вот и все.

      – Ты слышала?

      Каждое слово. И теперь я поняла, что задумал отец. Он желал не просто унизить Янгхаара, но уничтожить.

      – Слышала.

      В руке Янгхаара появляется плеть.

      Надо же, как у отца, только коричневая, но тоже плетеная и с шариком на конце. В нем наверняка спрятан кусочек свинца, и воздух плеть рассекает со свистом. А кожу рвет и вовсе легко. И кожу, и мясо… Однажды отец в приступе гнева запорол раба. Остыв же, приказал тело повесить на воротах, чтобы каждый видел, чем неповиновение чревато.

      Я видела.

      И помню.

      И смотрю на руку мужа, смуглые пальцы, нежно поглаживающие рукоять. На саму эту рукоять, резную, с волчьей головой, в пасти которой вставлен красный камень. И на ременный хвост.

      – Скажи, почему он это сделал? – Пальцы Янгара приподнимают мой подбородок, заставляя смотреть в глаза.

      Снова бездна. Черная, как кровь Укконен Туули. И нежность, с которой мой муж касается меня, пугает.

      – Он ведь собирался убить меня. – Голос низкий, бархатистый, ласкающий. – И гнев богов пал бы на твою голову, Пиркко…

      – Нет.

      Надо молчать.

      Или упасть на колени.

      Умолять о прощении, которого я, возможно, не заслуживаю.

      – Что «нет»? – Плеть касается шеи. – Он не верит в богов?

      Верит. Но в себя – больше.

      – Ну же, скажи, почему Ерхо Ину пожертвовал любимой дочерью?

      – Не любимой. – Мой голос звучит тихо, жалко. И Янгхаар не спешит задать следующий вопрос. Он просто ждет, смотрит.

      Улыбается.

      А черные глаза темнеют. Знаю, что невозможно такое, но я вижу, как расплывается в них иная, предвечная тьма. Бездна выбралась наружу.

      – Ты не Пиркко. – Толстяк роняет лоскут ткани под ноги и проводит по клинку ладонью. – Ты ведь не Пиркко?

      – Нет. То есть да… Я – не она.

      – А кто? – Пальцы сдавливают подбородок.

      – Аану. Аану Ину.

      Аану Каапо. Я больше не принадлежу роду Ину. Но я не смею причислить себя к роду мужа.

      – Рыжие волосы, – заметил толстяк. – Я ведь тебя предупреждал.

      Янгхаар его не слышал.

      – Аану, – он повторил мое имя со странным выражением, – Аану Ину…

      И плеть соскользнула с шеи, уперлась в грудь.

      – Почему я о тебе не слышал?

      Потому что отец не любит вспоминать о давней ошибке, да и само мое существование позорит древний славный род.

      Позорило.

      – Ты и вправду его дочь?

      – Да.

      Невозможно лгать, глядя в эти глаза.

      – Я его дочь. Незаконнорожденная.

      Моя мать была рабыней. А отец совершил ошибку, признав меня. Но разве я виновата хоть в чем-то?

      Ноздри Янгара раздулись, а губа приподнялась.

      – Ублюдок,