Солнце мертвых (сборник). Иван Шмелев

я его успокаивать. Ничего не действует.

      – Грамоте не выучили, а у меня в башке каша… Я, может, знаменитым человеком стал бы, очень во мне сил много!.. А меня вот на это дерьмо пустили. – Это он про трубу-то. – Хозяин, – выругался он очень неприлично, – сирот мальчишек согнал. Я, – говорит, – им всем кусок хлеба дам и учрежду оркестр духовой… За каждую ноту драли! В Питер возил нас, генералам хвастал… Вот, говорит, что я из дураков сделал… Все с куском хлеба… А? Идите и играйте на воздухе и помните заботы!.. А! Старый черт! А у самого сто двадцать миллионов!.. Дедки моего нет… Застегали на каторге… Он им головы рвал напрочь…

      Зубами заскрипел и глаза вытаращил. Стал я его уговаривать – ничего.

      – А теперь… в мобилизацию… защищать отечество… Какое отечество? – И опять в трубу ногой…

      И потом все на голову жаловался. Простился я с ним и Богом его постращал, чтобы и не думал. И пошел спать… И вот тут началось все…

XV

      Надо полагать, что третий час шел… Звонок. Луша меня разбудила.

      – Звонок к нам, Яков Софроныч…

      И сам я услыхал: резко так. А у нас простой колокольчик был – дребезжалка. Что такое? Подбежал, в чем был, к двери. И Колюшка вскочил, брюки натягивает. И Черепахин выбежал, бубнит:

      – За мной… на мобилизацию…

      – Кто такой? – спрашиваю.

      – Отпирайте! Телеграмма! – так решительно.

      Открыл, а там целая толпа. Полиция… Вошли, и враз с черного ходу стук, и один из них сам кинулся открывать. И оттуда вошли. Один чиновник с кокардой, пристав наш еще, околоточный, и еще двое в пальто, и еще дворник.

      – Вы хозяин? – чиновник меня спросил.

      Сказал я, а у меня зубы – ту-ту-ту. И ничего сообразить не могу. Стали у дверей, пристав у стола уселся, лампу приказали засветить.

      – Я должен произвести у вас обыск… Где ваши жильцы? – Это все тот, который был в кокарде, а пристав только у стола сидел и пальцами барабанил.

      – Жильцы, – говорю, – уехали сегодня…

      – Как так уехали? Куда? – И на пристава посмотрел.

      А пристав ему:

      – Удивительно…

      А уж другие по квартире рассыпались, и Луша, слышу, кричит:

      – Уйдите, безобразники! У меня дочь раздета…

      – Потрудитесь одеться… Где комната жильцов?

      А тут Черепахин увидал, что не за ним, стоит с папиросой и цепляется, чтобы себя показать:

      – Ночная тревога, а неприятеля нет!

      А главный ему:

      – Ты что за человек? Кто это такой? – мне-то.

      А Черепахин гордо так:

      – Обнаковенный жилец, на двух ногах!

      – Обыскать его!

      Сейчас его – царап! Шарить по карманам. Шустро так, как облизали! Нет ничего. А тот на смех:

      – В кальсонах не обозрели! Там у меня пара блох беспачпортных!..

      Режет им и меня подбодрил. Я и говорю главному:

      – Вы, ваше благородие, напрасно так… У меня ничего такого и в мыслях нет…

      А уж там жильцовскую комнату глядят; в отдушники, в печку. Пепел разворотили. «Жгли!» – говорят. И я им сказал, что