Последний самурай. Хелен Девитт

в Филадельфию праздновать Песах. Мой отец принес своему отцу письмо из Гарварда.

      Дед поглядел на письмо и сказал, что, похоже, воля Божья не велит моему отцу поступать в Гарвард.

      Четыре года назад пред моим отцом распахивалось блестящее будущее. Теперь ему светила жизнь третьесортного выпускника заштатной семинарии – решительно бесполезная специальность для человека, неспособного стать священником.

      Отец от негодования онемел. Ни слова не сказав, вышел из дому. Сел в «шевроле» и проехал 1300 миль.

      В последующие годы мой отец играл порой в игру. По дороге в Мексику знакомился с кем-нибудь и говорил: Вот тебе пятьдесят баксов, сделай одолжение, купи мне лотерейных билетов, – и давал человеку визитку. Скажем, шансы против джекпота – 20 миллионов к 1, шансы против того, что человек отдаст моему отцу выигрышный билет, – еще 20 миллионов к 1, и нельзя сказать, что жизнь моего отца полетела под откос, потому что был 1 шанс к 400 триллионам, что она туда не полетела.

      Или отец знакомился с человеком по пути в Европу и говорил: Вот тебе пятьдесят баксов, если заедешь в Монте-Карло, сделай одолжение, сходи к рулетке и поставь их на 17, и пусть лежат 17 заходов, а человек говорил, что в Монте-Карло не собирается, а отец говорил: Но вдруг соберетесь, – и давал ему визитку. Потому что каковы шансы, что человек передумает и поедет в Монте-Карло, каковы шансы, что 17 выпадет 17 раз подряд, каковы шансы, что человек пришлет моему отцу деньги? Каковы бы ни были шансы, это не совсем невозможно, всего лишь крайне маловероятно, и не было абсолютной уверенности в том, что мой дед погубил моего отца, потому что был 1 из 500 триллионов триллионов триллионов шансов, что дед его не погубил.

      Мой отец долго играл в эту игру, потому что считал, что надо дать деду шанс. Не знаю, когда сыграл в последний раз, но первый – когда, не сказав ни слова, вышел из дому и поехал за 1300 миль в Филадельфию к Бадди.

      Мой отец бросил машину у Бадди перед домом. В гостиной громко и зло колотили по клавишам пианино. Хлопали двери. Люди громко разговаривали. Кто-то заорал. Пианино умолкло. Кто-то взялся играть на пианино, громко и зло.

      Мой отец разыскал Бадди, и тот объяснил, что происходит.

      Бадди мечтал петь в опере и работал бухгалтером. Его брат мечтал играть на кларнете и работал в отцовской ювелирной лавке. Его сестра Фрида мечтала играть на скрипке и работала секретаршей, а потом вышла замуж и родила троих. Его сестра Барбара мечтала играть на скрипке и работала секретаршей, а потом вышла замуж и родила двоих. Его самая младшая сестра Линда мечтала петь и решительно отказалась учиться на секретаршу, а отец решительно отказался оплачивать ее занятия музыкой. Линда села за пианино и заиграла шопеновскую прелюдию № 24 ре-минор – злую пьесу, которая после сорока повторов лишь набирает трагической остроты.

      Дело в том, что отец их был из Вены и с детей спрашивал строго. Все дети виртуозно играли на пяти-шести инструментах, но терпеть не могли заниматься: из каждой пьесы выходили окровавленными, но непобежденными, или избегали ранений чудом; все они считали, что станут музыкантами. Бадди первым узнал,