Быть Корелли. Анна Грэм

позвонила ему в пятницу, поздним вечером, спустя два дня после их первого, до боли странного телефонного разговора. Всё тот же номер – номер её горничной, значит, Изабелла Бланко всё ещё наказана. Он всё ещё был на работе, и его новая секретарша – полноватая мулатка, аккуратная и исполнительная – спешно собиралась домой. Она боялась уйти вовремя, хотела, чтобы новый начальник оценил её рвение. Корелли её рвение ценил, потому что оно касалось исключительно работы и не было частью хитрого плана по поиску доступа к его ширинке – он чувствовал такие вещи за милю. Увидев её вопросительный взгляд сквозь стеклянное полотно двери, он кивнул – иди.

      – Я могу ещё спеть вам?

      Корелли молчал. Молчал и стискивал зубы так плотно, что, казалось, их скрежет слышен на том конце провода. Двое суток взаперти. Дело прокурора Осборна застопорилось – обвинению оказалось мало улик. Сколько ещё она так просидит? Сколько ещё он будет издеваться над ней?

      – Меня больше некому слушать, – сухо, обречённо произнесла она.

      Алессандро вдруг отчётливо понял, что ему не всё равно. Его должен волновать лишь скользкий, как уж, адвокат Осборна, щедро оплаченный из кармана Фальконе, но его беспокоит Изабелла Бланко, будь она трижды неладна. Она и её сладкий, густой, как мёд, голос. Его изматывало чувство вины за то, что в этом противостоянии Корелли-Фальконе она оказалась девочкой для битья – прокурор просто вымещал на ней злобу. Не мужчина – подобие…

      – Что вам спеть?

      – «Летняя пора». Луи Армстронг, Элла Фицжеральд.

      В трубке послышался лёгкий вздох. Этот вздох прошёлся невесомой дрожью вдоль позвоночного столба, поднял волосы на загривке. Ладонь, державшая телефон, вспотела, и сам аппарат, казалось бы, нагрелся от возбуждения, когда Изабелла запела.

      Её голос, легкий, прозрачный, как вуаль, на высоких нотах, опускался, словно тяжёлый, меховой плед Алеку на плечи, когда она брала низкий тон. Это было похоже на спуск с горнолыжного трамплина: сначала плавный, а потом всё ускоряющийся до свиста в ушах. Это было похоже на погружение к коралловым рифам – давящая сверху глубина и невероятная красота иной реальности, непригодной для человеческой жизни. Когда-то давно Алессандро играл на фортепьяно – отец заставлял, утверждая, что через пальцы развиваются мозги – у Алека не было ни слуха, ни голоса, но сейчас ему захотелось вдруг аккомпанировать ей, чтобы отвлечься от горячего желания залезть самому себе в трусы. Нет, это чёрт возьми, было невыносимое испытание. Надо либо заканчивать, либо…

      – Синьорина Бланко! Синьорина…

      В трубке зазвенел голос её прислуги, а следом послышался грохот и вскрик.

      – О, боже, – шепнула Изабелла. – Харви вернулся. Он понял про телефон. Простите меня, простите.

      Она отключилась, и Алек вскочил с кресла, словно получил по роже. Тайна мобильника служанки перестала быть тайной – наверное ушлые охранники просекли.

      Алек не выпускал из рук нагретый аппарат. Он подошёл к панорамному окну, прислонился к прохладному стеклу лбом. Озеро